Секреты и сокровища
Шрифт:
Когда Мэгги уходит, Кен откидывается в своём кресле и бессмысленно смотрит в потолок остановившимся взглядом. Он думает о замкнутом круге своего существования, о стерильном герметичном мире, в котором они с Барби оказались заперты, о мире, где всё определяется желаниями Мэгги и, реже, Рона. Я не должен на них злиться, думает Кен. Они просто дети, причём, в общем, даже незлые дети. Барби такая жизнь даже нравится — роскошный дом, три шикарные машины, походы по магазинам, приёмы, вечеринки, украшения, наряды. Кен вспоминает, какими глазами Мэгги иногда смотрит на Барби, как она хочет поскорее вырасти и жить такой же кукольной жизнью. Чтобы жить жизнью Барби, думает Кен, мало иметь симпатичное личико и фигуру топ-модели; надо ещё быть сделанной из пластика и пустой
Когда Мэгги возвращается из школы, Кен садится в машину и едет домой — та же знакомая трасса, вниз по ножке стола, потом на запад вдоль северной кромки ковра, до угла, и на юг, к дому. Барби встречает его в гостиной, с полотенцем на голове — сегодня Мэгги идет в гости к подруге, и Барби готовится к очередному выходу в свет. "Пойдешь со мной?" — спрашивает Барби, но Кен вежливо отказывается. Он наливает Барби немного ликера, с двумя кубиками льда, смешивает себе хайболл, и они усаживаются напротив телевизора. После первого глотка Кен вдруг испытывает острое желание закурить, но в кукольном доме сигарет не найти — дети должны приучаться к здоровому образу жизни. Ему хотелось бы поговорить с Барби, может быть, извиниться за вчерашнее, но у Мэгги на это сейчас нет времени, так что он сидит молча, нейтрально улыбается, потягивает коктейль.
Вечереет. Мэгги выносит кукольный дом во двор, Барби и Кен усаживаются на лужайке в раскладных деревянных креслах, как на пляже, чтобы немного позагорать. Тяжело хлопая крыльями, на пластиковую траву садится стрекоза, огромная, размером почти как Барби. Кен старается не шевелиться, хотя и знает, что стрекозы неопасны — то ли дело птицы. Потом, подняв небольшой ураган, стрекоза испуганно уносится в небо — это Мэгги пришла, чтобы забрать Барби на вечеринку. Барби торопливо одевается, прихорашивается, чмокает Кена в щеку и исчезает в огромной пластиковой сумке с логотипом «Скуби-Ду», оставив в траве низкий восьмигранный стакан с недопитым ликером. Он подбирает стакан, возвращается в дом, смешивает себе ещё хайболл. Через большое окно в гостиной он видит, как Мэгги удаляется в сторону калитки.
Оставшись один, Кен чувствует очередной приступ тоски. Ему хочется вскочить, встряхнуться, сделать что-нибудь — напиться, подраться, сбежать из этого замкнутого мира — но он может только сидеть, сохраняя на лице пластиковую полуулыбку, потягивать коктейль, слушать, как потрескивают тающие кубики льда в стакане, смотреть в окно. В окне — Рон, он возится возле родительского гаража с бутылкой растворителя и старыми газетами. Если бы я мог сейчас встать, думает Кен, если бы я мог улыбнуться, выйти, поговорить с Роном о чем-нибудь. Рон скатыает из нескольких газет ком, размером с футбольный мяч, поливает растворителем и подносит спичку. «Ввухх», торжествующе произносит газетный ком, превращаясь в огненный шар.
Рон испуганно отпрыгивает в сторону, и когда Кен видит его совершенно растерянное лицо и слегка опаленную челку, что-то в его голове издает почти слышимый щелчок, и всё вдруг становится простым и понятным. "Эй, — кричит Кен огненному шару, — спускайся сюда!" — и маленькое газетное солнце, подхваченное ветром, послушно катится к кукольному дому, стремительно увеличиваясь в размерах. Рон пару секунд остолбенело смотрит ему вслед, потом бросается за ним, но уже видно, что ему не успеть.
Дом ощутимо вздрагивает от удара, и Кен видит, как катится по полу выпавший из его руки стакан, слышит, как падают с полок тарелки и кастрюли, и где-то на втором этаже невидимый Вурлитцер, разбуженный ударом, играет "House of fun", by Madness. За стремительно оплавляющимся окном бушует пламя, потом прозрачный пластик лопается, и пламя взбегает к потолку по занавескам, пробует на вкус
Когда Рон подбегает к кукольному дому, тот уже полностью охвачен огнём. Боже, думает Рон, как глупо, я же не хотел, родители меня убьют. И ещё он думает: "Бедный Кен". Но потом стена кухни вздувается уродливым пузырем и лопается, открывая внутренности дома, и Рон готов поклясться, что он только что видел, как маленькая человеческая фигурка в тлеющей одежде нагнулась над останками холодильника, выудила оттуда оплавленную бутылку и танцующей походкой удалилась в дальнюю комнату.
Иван Матвеев
Странное происшествие в Эвиденсе
Рассказ, который не написал Г. Ф. Лавкрафт, с некоторыми заимствованиями, которых он при всем желании не мог бы сделать.
I Заключение и пролог
В прошлом месяце в частную психиатрическую клинику доктора Шварца, расположенную в окрестностях Эвиденса, штат Род-Айленд, попал весьма странный пациент. Молодой человек по имени Джереми Райан Фокс был помещен в больницу отцом, который с глубочайшей печалью наблюдал, как его сын всего за несколько дней пришел в состояние настоящего маниакального буйства.
Доктор Стенли, друг семьи Фоксов, который знал Джереми с самого рождения, неустанно навещает своего питомца, и предполагает, что за странными симптомами Джереми стоит некое роковое открытие; что-то, найденное Фоксом в лесу у Саксет-Роуд. В бреду Фокса, среди бессвязных восклицаний, часто повторяется несколько осмысленных фраз: "…оно внутри", постоянное, навязчивое: "единственный способ…" и "о Боже, что же еще я мог сделать!" Кроме того, Фокса постоянно тошнит.
Вдобавок ко всему, близкий друг Фокса, Роджер Бер, пропал без вести, и нет никаких сведений о его местонахождении. В последний раз его видели сопровождающим Фокса в одну из его поездок.
В качестве доказательства подлинной причины помешательства молодого Фокса доктор Стенли приводит некоторые документы, в том числе и газетные вырезки двухсотлетней давности, и подчеркивает тот факт, что все исследования Фокса, начатые им в 1920-м году, привели его к столь ужасному результату только потому, что он нашел то, что искал.
Детство Джереми провел среди старинных вещей, которые любил нежной любовью. Его очаровывало древнее задание школы, старинные тихие парки, предзакатные улочки сонного Эвиденса, лучи солнца на куполе Ратуши. Он мог каждый вечер приходить на Проспект-террас, чтобы смотреть на дальние холмы, подернутые загадочной сиреневой дымкой, на фоне апокалиптического заката, ослепляющего взор багровыми, красными и золотыми лучами.
Фокс любил сидеть в библиотеках, с трепетом переворачивая рассыпающиеся страницы древних книг, часами предаваясь историческим и генеалогическим изысканиям.
Начало его странного, почти фанатического увлечения одним зловещим фрагментом истории города положил случайный разговор с отцом. Как-то после обеда, когда Эдуард Фокс вышел в сад, чтобы посидеть с трубкой, встречая в тени деревьев наступающий вечер, мать Джереми вскользь обмолвилась, что нашла на дне одного из ящиков заметку про "того самого Вульфа". Джереми заметил, как отец неодобрительно покачал головой, и тут же поспешил узнать, кто такой этот Вульф
— Это один из наших дальних предков, — неохотно отвечал отец. — С его именем связано несколько сомнительных происшествий; а впрочем, ничего особенного. Если тебе так интересно, поищи в библиотеке Брауна подшивки старых газет, там наверняка что-то есть.