Секс и деньги. Сборник романов
Шрифт:
Энди Уорхол сказал: «Красивые люди чаще заставляют себя ждать… потому что между красотой и обыденностью лежит много часовых поясов». Я терпеливо ждал. Было похоже, что готовиться Шиффер собиралась прямо во время нашей съемки. Мы предположили, что она, должно быть, приедет с другой студии и у нее, возможно, уже будут уложены волосы, а макияж потребует всего лишь нескольких дополнительных штрихов. Прошло еще двадцать пять минут, и стало понятно, что на две фотосессии времени не остается, даже если Шиффер прибудет в полной готовности. За двадцать минут до окончания нашего времени Клаудия влетела в студию. Я представился и спросил, можем ли мы начать интервью немедленно. Но это оказалась
Клаудия Шиффер не походила на человека, только что вышедшего от стилиста. Она была высокой и стройной, но бледной и простоватой – непритязательный образ настоящей арийской женщины со слегка вялыми волосами. (История умалчивает, что она подумала о моем собственном слегка помятом имидже.)
Настоящая Шиффер коротко переговорила со стилистом, выбрала несколько нарядов и приготовилась работать над прической. Я спросил, можем ли мы начать интервью, пока она готовится к съемке, но она извинилась и сказала, что из-за шума фена не сможет расслышать мои вопросы и у нас будет возможность поговорить после. Помню ее слова очень хорошо, потому что они были единственными, которые я услышал от Шиффер за всю свою жизнь.
Пока модели укладывали волосы, ко мне подошла женщина из рекламного агентства и сообщила, что Клаудия была не слишком хорошего мнения о нашем журнале.
– Но она только что сказала, что снимется для нас, – возразил я.
– Нет, Клаудия купила ваш журнал, и он ей не понравился.
Я понял, что меня дурачили с самого начала. Совершенно очевидно, что Шиффер не ходила в газетный киоск и не покупала последний номер «Ральфа», где была история про Тесака. Рекламное агентство, в котором прекрасно знали, каким журналом был «Ральф», вручило ей этот номер и порекомендовало воздержаться от съемки. Раз у нас не осталось времени, то, скорее всего, ее опоздание было заранее спланировано, возможно, еще в тот момент, когда она якобы согласилась на условия контракта. Я подозреваю, что человек из АПО, который подписывал контракт, также понимал, что она не будет сниматься для нас, но расходы Шиффер были чересчур высокими для того, чтобы ограничиться съемкой для двух журналов, поэтому все сделали вид, будто Клаудия снимается для трех. Таким образом, «Клео» заполучил бы снимки Шиффер за счет таинственного источника, который АПО использовало для умасливания «Л’Ореаль» – одного из крупнейших рекламодателей.
А «Ральфу» придется раскошелиться на мой авиабилет, оплату работы фотографа и аренды студии, из-за этого мой бюджет не сойдется, и все будет выглядеть так, как будто я трачу слишком много денег на фотографии пингвинов.
За отказом Шиффер последовала любопытная череда событий. Меня попросили предоставить несколько последних номеров журнала для окончательного решения. И, хотя наше время на съемку уже окончилось, мне сказали, что на все про все, очевидно, уйдет какое-то время. Поэтому я пошел в ближайший спортивный зал и стал избивать грушу, представляя, что бью агента по рекламе. Внезапно у меня потемнело в глазах. На какое-то мгновение я подумал, что достиг пика своей спортивной карьеры и заполучил нокдаун от боксерской груши, но оказалось, что в четверг 16 февраля 1999 года в семнадцать часов сорок минут в Мельбурне произошло затмение солнца. Я потянулся, принял душ и вернулся в студию, где немедленно получил окончательный отказ.
Следующим утром в кабинете меня ждало сообщение от Роз Рейне, о которой я никогда и ничего не слышал. Я перезвонил ей, и оказалось, что она ведущая колонки слухов «Дэйли телеграф».
– Это Роз Рейнсссс, – прошипел странный, нечеловеческий голос. – Правда, что Клаудия Шшшшиффер отказалась ссссниматься в «Ральфе»
– Нет, это не так, – ответил я и спешно добавил: – Но я не могу распространяться об этом, потому что мы подаем в суд на «Л’Ореаль».
Я надеялся, что она поверит, будто причиной отказа стали предрассудки. Я позвонил Нику и спросил, можем ли мы подать в суд на «Л’Ореаль», потом перезвонил Роз Рейнсссс, но ее номер не отвечал. Я оставил сообщение, что неправильно понял намерения руководства, мы не подаем в суд, и она может перезвонить мне для дальнейших разъяснений. Она так и не перезвонила, зато на следующий день в ее колонке появился репортаж о том, как мы сами связались с ней. Наверное, у меня нет повода жаловаться. В конце концов, мое имя появилось рядом с именем супермодели в колонке слухов.
Я провел несколько часов, пытаясь подсчитать расходы «Ральфа», чтобы заставить «Л’Ореаль» возместить их, но у меня ничего не получилось. Фарс продолжался еще несколько месяцев. Нику удалось заполучить футболку, в которой Шиффер появилась на съемочной площадке, и мы устроили аукцион. У меня было несколько возражений: 1) я не хотел, чтобы имя Шиффер появилось в журнале (наверное, это единственное, в чем я был с ней солидарен); 2) вся затея казалась еще более отвратительной, чем ночь в тасманском стрип-клубе с Тесаком Ридом; 3) никого этот аукцион не заинтересует; 4) да и вообще, шли бы они все…
Кто-то подменил футболку, и еще несколько собраний были посвящены попыткам Ника заполучить ее назад.
Если не считать знаменитостей, то самой большой моей проблемой оставалось новозеландское отделение АПО. В Новой Зеландии «Эф-эйч-эм» продавался тиражом десять тысяч экземпляров. Когда я пришел в «Ральф», мы продавали там только три тысячи. К тому моменту продажи по Новой Зеландии были официально включены в отчеты и, следовательно, отслеживались австралийскими рекламодателями. Первое издание «Ральфа» вообще не отправили в Новую Зеландию. Последующие номера доставлялись туда тиражом десять тысяч, из которых раскупали от силы две, поэтому начиная с шестого номера АПО прекратило поставки журнала.
Ник раньше был главой новозеландского отделения АПО и знал этот рынок. Он сказал, что мы отставали от «Эф-эйч-эм», потому что новозеландцы предпочитают любой английский продукт любому австралийскому. Я прикинул, что если писать почаще о киви, то им это могло бы понравиться. Мы увеличили долю материалов о Новой Зеландии и число экземпляров журнала, переправлявшихся через Тасманово море.
Но я столкнулся с сильным, организованным сопротивлением. Как выяснилось, я не понимал особенностей новозеландского рынка. Он существенно отличался от австралийского и любого другого. Журналы там продавались не в газетных киосках, а в молочных магазинах, но молочные магазины не торговали молоком, там продавали овощи, а торговцы овощами не любили брать на продажу журналы, потому что так у них оставалось меньше места на киви, или чем там они еще торгуют.
Я отправился в Новую Зеландию, чтобы собственными глазами посмотреть на это уникальное сообщество, такое похожее и такое отличное от всех остальных англоговорящих сообществ мира. В одном квартале от моего дома было заведение, которое очень напоминало газетный киоск. На стенах были развешаны плакаты «Эф-эйч-эм», а на прилавке лежала солидная стопка соответствующего издания. «Ральфом» там и не пахло. Я спросил, почему нет нашего журнала. Продавец сказал, что журнал закончился, потому что посредники не поставляют им достаточного числа экземпляров. Я обошел другие киоски и несколько книжных магазинов. Окленд, где продавалось больше всего журналов, был чрезвычайно похож на Сидней или Лондон.