Секс-опекун по соседству
Шрифт:
Тамерлан нервно дергает ручку, сжимает челюсти, прижимается лбом к стеклу, а я купаюсь в жаре его взгляда. В обещании затрахать до полусмерти.
Глава 49. Тамерлан
Идеальная. Такая, сука, идеальная, что зубы сводит.
Взгляд привлекает высокая дерзкая грудь, что оказывается в поле моего зрения, стоит Алле стянуть ненужную тряпку. Плоский животик, пупок, в который хочется засунуть язык и ощутить вибрацию тела.
А между ног… Да, детка, медленнее их снимай, дразни меня, чтобы после получить
Я же тебя не пожалею, девочка моя, за все четыре месяца разлуки возьму все, о чем я думал постоянно. У неё между ног гладко, видны розовые складочки, вкус которых я чувствую до сих пор.
Она поплатится за эту экзекуцию, она будет умолять меня остановиться, потому что в этот раз я не буду знать жалости, так же как она сейчас, раздвигая свои крепкие ноги, демонстрируя свои горячие тугие глубины.
Поласкай себя, давай, сучка, сделай меня еще тверже, если это возможно. Член просто дымится. Состояло бы стекло изо льда, я бы его растопил, просто вжавшись членом...
Вспоминая ту ночь в туалете клуба, понимаю, что она не дала и доли успокоения, я снова безумно хочу быть в ней. Тех крошек мне недостаточно. А она, зараза, устраивает мне эту пытку, раздразнивает еще больше, и тут же ноги сводит.
Бью кулаком о стекло, желая прокричать ей: открой, открой, дрянь, ты же сама этого хочешь!
А теперь она разворачивается своей круглой попкой, медленно проводя по ней пальчиками, а меня уже трясет. И к холоду это не имеет никакого отношения.
Я бы не гладил, я бы сжал до красных пятен. Я бы губами впился в самую сердцевину, вылизал был её киску, а потом бы просто натянул на себя, медленно-медленно, до одурения, до искр в глазах, долго наблюдая, как член поглощает розовая, тугая, горячая плоть. И слушал, слушал бы гортанные стоны, от которых крышу бы унесло окончательно.
Это окно не выбить, я в этом точно уверен, и она об этом хорошо знает, иначе бы не стала такое вытворять с голодным по ней мужиком. Гадина знает, что я не попаду внутрь. Но она не сможет сидеть в своей крепости вечно, так что мы ещё поквитаемся… Ох, как мы поквитаемся.
Алла покачивает своей попкой, ползет вперёд, растягиваясь поперек кровати, пока я лбом бью чертово стекло.
Если она сейчас начнёт себе дрочить, я просто свихнусь, и точно начну делать это же в ответ, отмораживая все нахрен. Но вдруг эта пигалица тянет вперед руку, за телефоном, потом разворачивается и показывает мне средний палец, тут же выключая свет.
Сквозь зубы рвется крик, и я вбиваю со всей силы кулак в стекло, делая больно только себе.
Серьезно? Это что значит, что она еще обижена? Сколько вообще она может обижаться.
Прошло уже два дня! Сколько можно?
А я ведь тоже не молодею. Разве она не поняла, как сильно я по ней соскучился, приперся как идиот под ее окно, ещё и уговаривать начал.
Чего она ждёт? Чтобы я на колени перед ней упал?
Не понимаю этих женщин, она так хотела за меня замуж, а сейчас что? Неужели одна сраная ссора и моя глупость испортят наши отношения?
Ну, уж нет, сдаваться не собираюсь. Меня вот этим игнорированием не отведёшь, я не
Постояв на морозе еще десять минут с надеждой, что она одумается, я все-таки потихоньку спускаюсь, так же как забирался к своей Джульетте. Тоже мне Джульетта. Горгона и то была приветливее…
Спрыгиваю на мёрзлый асфальт, и как раз в этот момент открывается балконная дверь дома на первом этаже. Из нее высовывается полковник и зовет меня внутрь.
Сколько он слышал?
— Алла пообещала тебя убить, так что, если что, я у тебя в заложниках, — посмеивается друг, похоже, успевший не хило накатить.
Он кивает мне на кресло, этот кабинет навивает на особые воспоминания.
Здесь впервые я увидел, какой может быть Алла в гневе. И сказать, что меня это поразило — ничего не сказать. Девочкой она всегда была пробивной, характерной, но все-таки невинная овечка ей больше подходила, чем разъяренная анаконда. Скорее всего, на шее все еще есть шрамы от ее острых ногтей.
Хотя, если подумать, она нравится мне любой, лишь бы рядом была, а не где-то там с другими ублюдками. Да с ней же ни один пацан не справится! Она его задавит.
Наливаю себе виски и тоже сажусь в кресло, знаю, что полковник сейчас обязательно будет делиться со мной воспоминаниями, но испытываю удивление, когда воспоминания эти касаются его жены, матери Аллы.
О ней он предпочитал не вспоминать. Очевидно, не хотел вскрывать былые раны.
— Она была тихой девочкой. Мы в одном дворе жили. Начали дружить, но она была непробиваемой. Максимум поцелуи, а ведь мне было уже семнадцать. Не бегать же от нее к шлюшкам. Я с ней хотел. Любил очень, — полкан опрокидывает бокал и указывает на меня пальцем. — Ты вот, любишь мою дочь?
Тут даже, если хочешь ответить «нет», то делать это лучше не стоит.
— Люблю.
— Вот и я свою Зинку любил. Больше жизни. Семью с ней хотел. Детишек. Дом свой, чтобы вот такой же большой. А моему отцу она не понравилась. Говорит, ни чета мне. Ну, я наплевал на его мнение. Мужик я или не мужик? — самодовольно ухмыляется. — Но папашка мой не дремал, вместо вуза в армию отправил. Но она ждать пообещала, я верил ей больше, чем себе. А потом отец письмо присылает, мол, уехала она к какому-то хахалю своему, бросила, мол, меня. А я не поверил. Знаешь, вот не поверил ему. И не зря. Ко мне она приехала. В училище в том же городе поступила, в общаге жила и все ради меня. Я после этого уже никуда бы ее не отпустил.
— Я этого не знал, — откашливаюсь, думая о том, сколько он выпил раз делится таким.
— А вот ты Аллку отпустил…— говорит укоризненно. — Хотя она ведь такая же как Зинка, пробивная, непоколебимая. За тобой бы на край света пошла. Что решила для себя — не отступит.
— Виноват, — ощущаю себя салагой в армии. — Исправлюсь. Буду бить стекло, пока не треснет.
— И правильно. С Аллкой по-другому нельзя. Но я тут вот что подумал, ты вроде умный мужик, а как с бабами себя вести, не знаешь. Ладно, жены у тебя не было, это понятно, а просто бабы? Отношений там, сожительства.