Секс с чужаками
Шрифт:
— Мы должны ее спрятать, — сказала я. — На сей раз я не шучу. Теперь ты и вправду влипла в историю.
Зибет меня словно и не услышала.
— Моя сестра Генра красивая. У нее длинные косы, как у тебя. И еще она хорошая, как ты.
Почти умоляющим голосом Зибет добавила:
— Ей всего пятнадцать лет.
Браун потребовал и добился повального обыска, который начался, как легко догадаться, с нашей комнаты. Тесселя там не было. Я сунула его в чемодан и упрятала в одну из центрифуг в прачечной. Вторую сверхгладкую простыню я затолкала поверх чемодана — неплохая ирония судьбы для Брауна, только он
— Я хочу еще один обыск, — заявил он, когда мамаша провела его по большому турне. — Я знаю, что она здесь. — Он повернулся ко мне. — Я знаю, что это ты взяла.
— Последний челнок уходит через десять минут, — сказала общежитская мама. — Нет времени делать новый обыск.
— Это она взяла. Я по взгляду вижу. Она ее где-то спрятала. Где-то здесь, в общежитии.
Мамаша посмотрела на Брауна так, будто не прочь была продержать его в своем закуточке — прихожей минимум с час. Потом покачала головой.
— Проиграл ты, Браун, — сказала я. — Останешься — пропустишь челнок и все рождество проторчишь в Аду. Улетишь — потеряешь свою Дочурку Энн. Как ни кинь, Браун, а проиграл.
Он схватил меня за руку. Нарывы под лентой уже и так были почти невыносимыми. Запястье у меня начало распухать, выпирая пурпурно-красным валиком вокруг металла. Я попыталась освободиться другой рукой, но хватка Брауна была такой же злобной и мстительной, как и его рожа.
— Октавия на прошлой неделе была на вечеринке с самураем у мальчиков в общежитии, — заявил он общажной маме.
— Это неправда, — возразила я, хотя едва могла говорить. От боли меня затошнило; я почувствовала, что сейчас упаду в обморок.
— Мне трудно в это поверить, — согласилась общажная мамаша, — поскольку ее передвижение ограничено сигнальной лентой.
— Вот этой? — переспросил Браун, рывком вздергивая мою руку. Я заорала. — Этой вот штукой? — он повернул ленту вокруг моего запястья. — Она ее может снять в любой момент, как захочет. Вы этого не знали? — он уронил мою руку и бросил на меня презрительный взгляд. — Тавви слишком умненькая, чтобы дать себя остановить такой мелочи, как сигнальная лента, верно, Тавви?
Я прижимала к груди запястье, в котором пульсировала боль, и старалась не вырубиться. Это не животные, отчаянно подумала я. Он бы никогда со мной такого не сделал ради простых животных. Это что-то хуже. Хуже. Он никогда, ни за что не должен получить это назад.
— Вот и звонок на челнок, — сказала общежитская мамаша. — Октавия, свобода перемещений для тебя отменяется.
Браун бросил на меня победный взгляд и вслед за мамашей подался прочь. Мне потребовались все оставшиеся силы до крошки, чтобы дождаться отправления последнего челнока и только потом пойти за тесселем. Я отнесла его здоровой рукой обратно в комнату. Невыход едва ли теперь имел значение. Все равно пойти некуда. Зато тессель теперь обезврежен.
— Все будет отлично, — сказала я тесселю.
Но далеко не все было отлично. Генра, красивая сестра Зибет, совсем не была красивой. Волосы у нее были обрезаны — так коротко, насколько могли ухватить ножницы. Она вся была красная и плакала. Зибет, наоборот, побелела и застыла лицом, как камень. Глядя на нее, можно было подумать, что она уже никогда не заплачет. Ну разве не удивительно, что с человеком способен сделать один семестр
Невыход невыходом, а я должна была оттуда слинять. Я взяла книжки и встала лагерем в прачечной. Написала два сочинения, прочитала три учебника и, как Зибет, переписала все свои записи. Он отрезал мне волосы. Он сказал, что я искушаю мужчин и поэтому так бывает. Твой отец только хотел тебя защитить. Иди к папочке. Я включила разом все центрифуги, чтобы не слышать собственных мыслей, и начала печатать сочинения.
Я их закончила к последнему дню каникул, сцепив зубы, чтобы не думать о Брауне, о тесселях, да и о чем угодно. Зибет с ее сестрой спустились в прачечную сообщить мне, что Генра улетает обратно с первым челноком. Я с ней попрощалась.
— Надеюсь, ты сможешь вернуться, — сказала я, зная, что это звучит глупо. Будь я на месте Генры, ничто на свете не могло бы загнать меня обратно на Мерилибон Вип.
— Я вернусь. Как только закончу школу.
— Осталось всего два года, — сказала Зибет. Два года назад у Зибет была такая же славная мордашка, как у ее сестры. Два года спустя Генра будет выглядеть, как подогретый покойничек. Что за прелесть — расти на Мерилибон Вип, где в семнадцать лет ты уже развалина.
— Вернемся со мной, Зибет, — сказала Генра.
— Не могу.
Снова блевательный сезон. Я вернулась в комнату, расположилась на койке со стопкой книг и начала читать. Тессель дрых на койке в ногах, розовой дыркой кверху. Потом заполз ко мне на колени и улегся. Я его приподняла. Он не сопротивлялся. Хоть он и жил в комнате, я на него как следует никогда не смотрела. Теперь я заметила, что сопротивляться он не мог, если бы даже и попробовал. У него были крошечные лапки с мягкими розовыми подушечками и без когтей. Зубов тоже не было — только маленький мягкий бутончик рта, по размеру всего в четверть отверстия с противоположной стороны. Если он и был напичкан какими-нибудь феромонами, то я этого не ощущала. Может быть, его привлекательность просто в том, что он беззащитен, что он может драться, даже если захочет.
Я положила зверюшку на колени и слегка засунула указательный палец в дырку. Первогодком я достаточно лесбовала, чтобы уметь отличить хорошую дырку. Я пихнула палец чуть дальше.
Тессель завизжал.
— Я отдернула руку, стиснув ее в кулак и прижав ко рту, чтобы не завизжать самой. Ужасный, мерзкий, жалостный звук. Беспомощный. Безнадежный. Такой звук должна издавать женщина, когда ее насилуют. Нет. Хуже. Такой звук должен издавать ребенок. Я подумала, что за всю жизнь не слышала ничего подобного, и тут же поняла, что именно это слышала весь семестр. Феромоны. Ну нет, это намного привлекательней, чем какая-то химия. Или страх — это тоже химия?
Я положила бедную зверюгу на кровать, отправилась в ванную и почти час мыла там руки. Я-то думала, что Зибет не знает, для чего служат тессели, что она разве что самым туманным образом представляет, что парни с ними делают. Но она знала. Знала и пыталась скрыть это от меня. Знала и одна-одинешенька отправилась к парням в общежитие, чтобы украсть животное. Нам бы следовало украсть всех тесселей, всех до единого, спасти их от этих поганых, вшивых… За годы жизни я придумала для своего отца много словечек. Но ни одно из них не было сейчас достаточно гнусным. Засранцы. Мешки с дерьмом.