Секс в другом городе
Шрифт:
Эйфория, охватившая меня во время недавнего приступа безудержного вандализма, быстро сходила на нет. Было странно сидеть здесь в окружении разложенной по коробкам материальной составляющей моей жизни. Неважно, насколько хорошо я осознавала, что дом в Бэттерси принадлежит только Максу, за это время я привыкла считать его и своим.
И вот за сорок восемь часов моя жизнь полностью изменилась. Нет больше дома, нет Макса, нет привычных дел, пришел конец той жизни, которую я знала.
Казалось, все расписано на годы вперед, но теперь меня ждала неизвестность.
— Я не буду плакать, —
— Я не буду плакать, — повторила я, и первая слеза скатилась по моей щеке.
Глава вторая
Несмотря на неодолимое желание выступить в роли миссис Беннет и добровольно заточить себя в комнате, жизнь должна продолжаться. В течение следующей недели я красила свою новую комнату в солнечно-желтый, ошибочно полагая, что яркий цвет поднимет мне настроение, по вечерам тупо пьянствовала в одиночестве, объедалась всякой дрянью, потом вообще отказывалась от пищи, а мое настроение менялось по сто раз на дню.
Макс, должно быть, слегка удивился, обнаружив, что в доме нет ничего, напоминающего о моем пребывании.
Если поначалу он звонил по нескольку раз в день, причем все его звонки остались без ответа, то теперь он вообще прекратил попытки связаться со мной. Раньше я с ужасом смотрела на мобильный телефон, если на дисплее высвечивался его номер, теперь мне не давало покоя его молчание.
И не только это. Макс должен был знать, где я, но он и не подумал приехать. Я твердо решила, что не хочу возвращаться к нему, но было бы неплохо получить шанс сказать ему это лично. Я была уверена, что он как согрешившая сторона обязан дать мне возможность сказать, какой он нехороший ублюдок.
Этот сценарий помогал мне длинными, одинокими ночами, когда я лежала в огромной двуспальной кровати, уставившись в свежевыкрашенный потолок, пополнив ряды несчастных, страдающих от бессонницы.
В моих мечтах Макс полз по улице на коленях, слезно умоляя меня дать ему еще один шанс, признаваясь во всех грехах и превознося меня до небес, унижаясь в отчаянном стремлении заполучить меня обратно. У этого сценария было несколько концовок, по большей части обыгрывавших, как я выливаю из окна ему на голову какую-нибудь гадость и уничтожаю его надежды небольшой искрометной речью — сокрушительно умной, после которой он всю дорогу домой будет корить себя за свою непростительную, всеобъемлющую глупость.
Я знаю, что раньше мне не хотелось выяснения отношений, но теперь мне стало казаться, что оно имело бы мощный оздоровительный эффект.
Когда я не сидела, уставившись на телефон в ожидании звонка, одновременно отчаянно желая, чтобы этого не произошло, я обзванивала друзей и родственников, сообщая о положении дел и о своем новом временном адресе.
Это было непросто. Я не знаю, как говорить такие вещи, а мои собеседники не знали, как реагировать. Все вели себя очень мило и сочувственно, но как только речь заходила о Максе, я начинала бесноваться, источать яд, богохульствовать и закатывать глаза.
Существуют открытки с текстом для всех мыслимых случаев. Почему я не могу купить подходящие, вроде тех, которые рассылают приглашенным на день рождения? «С
Я даже отважилась позвонить маме. Как ни странно, она, оказывается, считала Макса настоящим сокровищем. Я не смогла справиться с ее огорчением, как, впрочем, и со своим.
В пятницу вечером я впервые решила прервать свое заточение.
Брат пригласил меня к себе на ужин. То, что я согласилась, красноречиво говорило о моем состоянии на тот момент. Джем так же хорошо готовит, как слон в ластах бьет чечетку. Я успокоила себя тем, что он хороший собеседник и выпивки у него всегда достаточно, пусть даже приготовленные им блюда не пригодны для еды.
Кроме того, мне казалось, что, если я хорошо сыграю свою патетическую роль, он замолвит за меня словечко перед мамой. Я прибыла к перестроенному складу, где он занимал квартиру на втором этаже, около восьми вечера и нажала кнопку интеркома. Это было мое первое появление на людях с прошлых выходных.
— Алло, — послышался сквозь треск голос моего брата.
— Это я.
— Кто я?
— Кончай дурить и впусти меня. Джем.
С тех пор как он после продолжительных отношений расстался со своей подругой, Джем превратил свою квартиру в храм утонченной изысканности. Это были апартаменты с паркетным полом и высокими потолками, из тех, что требуют минимализма и множества свечей. Квартира Джема мне всегда нравилась, но теперь, когда я сама стала практически бездомной, меня охватило чувство, очень похожее на зависть.
Как обычно, в порыве братской любви он заключил меня в медвежьи объятия и запечатлел на щеке смачный влажный поцелуй. Не знаю, чему он радовался — мне или двум бутылкам австралийского белого, которые я держала, по одной в каждой руке, как алкогольные костыли.
— Как поживаешь, сестренка?
В его голосе звучала та же заботливая нотка, что и у всех моих собеседников в последнее время, как будто я выздоравливаю после тяжелой болезни или что-то вроде этого.
Я молча пожала плечами. Прошло всего шесть дней, и я чувствовала себя как кусок дерьма, на который наступили здоровенным башмаком. Большую часть времени я провела в слезах, разрываясь между страстной ненавистью и страстной любовью. Выносить приступы ненависти было проще. Можно испытать большое облегчение, выкрикивая «Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!» как можно громче и не останавливаясь, как мантру. Это куда эффективнее, чем перебирать старые фотографии, где вы вдвоем и предположительно влюблены друг в друга, или переводить на носовые платки двадцать второй по счету рулон бумажных полотенец.
Из кухни доносились подозрительные миазмы. Происхождение их было мне неизвестно, и не хотелось бы строить догадки, а спросить я не осмелилась, на случай если источник запаха мне предложат сегодня за ужином. Оставалось надеяться, что наш обед не совпал с днем, когда Джем кипятит свое нижнее белье, потому что пахло похоже.
Засунув мои бутылки в холодильник, он достал оттуда уже охлажденную бутылку белого совиньона и пару бокалов и поставил их на стол в углу обширной гостиной, который всегда сервировал к обеду.