Секстет
Шрифт:
– О Господи, ты хочешь сказать, что роман феминистский? – Колин растерянно заморгал. – Теперь понятно, почему он мне так не понравился, я всего этого терпеть не могу. Но моя задача в другом – мне нужно найти дом.
– Понимаешь, Корт видит в этом доме символ.
– Для меня он совсем не символ. Дом есть дом. У него четыре стены, крыша и дверь. Давай же, Роуленд, ты говорил, что у тебя есть какие-то предложения.
Роуленд сдался и молча протянул список. Как оказалось, из четырех названных в нем домов Колин уже предлагал Корту три, и все они были отвергнуты. Но, как видно, это обстоятельство не расстроило Колина, напротив, настроение у него заметно
– Я знал, что на тебя можно положиться, – с лучезарной улыбкой сказал он. – В этом предложении что-то есть.
– Есть только одна маленькая проблема, Роуленд. Вот это место, которое ты предлагаешь… Понимаешь, оно слишком далеко. Чертовски далеко от мест съемок, там нет ни дорог, ни приличной гостиницы.
Роуленд старался держать себя в руках.
– Но ты не говорил ни о дорогах, ни об отелях.
– Ну, я думал, ты и сам понимаешь. Мне же надо как-то разместить всю съемочную группу, актеров, наконец, эту звезду Наташу Лоуренс. Я должен принимать во внимание расходы – ведь надо будет обеспечить транспорт, фургоны, лимузины, генераторы, компьютерную связь, охрану. Звезды не ходят на съемки пешком, Роуленд, и они довольно-таки привередливы в отношении отелей. Не могу же я поселить Наташу Лоуренс в какой-нибудь пансион.
– А почему? Съемки – ее работа. Придется это пережить.
– Я знаю, Роуленд, что не имею больше права рассчитывать на твою помощь, но ты, кажется, на следующей неделе собираешься в отпуск…
– Ну и что из того? – Роуленд напрягся, почувствовав подвох.
– Ровным счетом ничего. Я просто подумал, что раз ты все равно собираешься на север…
– Колин, я еду заниматься альпинизмом. Я первый раз за этот год взял отпуск. У меня есть свои планы, наконец.
– Разумеется. Тебе, конечно, необходим отдых, ты его заслужил. У тебя усталый вид, дружок. Вот поэтому я и предлагаю тебе на обратном пути из Шотландии провести несколько дней в Йоркшире. Я снял там коттедж – в качестве базы. Это как раз тебе по пути, а этот негодяй Корт наверняка будет бомбардировать меня факсами и звонками. К тому времени я буду заниматься восемнадцатым по счету зданием и буду близок к тому, чтобы застрелиться. Вот мне и пришло в голову, что по доброте душевной и в память о том, что ты когда-то любил мою сестру…
– Я никогда не любил твою сестру, с чего ты вообще это взял?!
– Ну, она тебя любила, что, в сущности, одно и то же, и несмотря ни на что, она до сих пор говорит о тебе с большой любовью. Конечно, она вполне излечилась, у нее сейчас четверо детей, но каждый раз, когда я произношу твое имя, у нее в глазах появляется нечто такое…
– Колин, что я должен сделать, чтобы ты немедленно убрался отсюда?
– Она всегда говорит, что ты самый надежный друг, Роуленд. Собственно, они все так говорят. Мой отец, тетя Эмили – они неустанно тебя восхваляют. Считают, что ты оказываешь на меня благотворное влияние. Считают тебя человеком чести, человеком, на которого можно положиться в трудную минуту…
Роуленд обреченно вздохнул.
– Господи, за что ты послал мне кару сию? Ладно. Твоя взяла! Дай мне этот чертов адрес, на обратном пути я заеду.
Колин великодушно принял его капитуляцию.
И вот теперь Роуленд торчал в этом Богом забытом месте, в холодном доме с протекающей крышей, в обществе человека, который, как и он сам, не умел готовить. Продержавшись три дня на бутербродах с сыром и бульонных кубиках, Роуленд поддался
Это химера, говорил он себе, открывая неподатливую скрипучую калитку. Когда Роуленд ехал сюда, Уайльдфелл-Холл стоял у него перед глазами как живой. Теперь этот мысленный образ потускнел.
В этих поисках был один положительный момент – отвлечение. Но теперь Роуленд решил, что пора возвращаться в Лондон – к работе, в реальный мир. Он уедет завтра утром и днем уже будет дома. Может быть, позвонить Линдсей? Сейчас уже суббота, подумал он, взглянув на часы. Он проведет здесь ночь и уедет сразу после завтрака. Он вернулся в коттедж, полный решимости твердо заявить об этом Колину.
– Прекрасно, прекрасно, прекрасно, прекрасно, – было первое, что он услышал от Колина.
Роуленд замер на пороге. Было ясно, что Колин, который час назад поговаривал о самоубийстве, сейчас в прекрасном настроении и сильно пьян. В половине второго ночи. За полтора часа отсутствия Роуленда он ухитрился развеселиться. Колин лежал на диване, вытянув длинные ноги к огню, светлые волосы были растрепаны, в руке он сжимал бутылку виски и улыбался лучезарной улыбкой.
– Ага, – произнес он заплетающимся языком. – Хорошая новость! Двойная хорошая новость. Какой же ты хитрец, Роуленд. Темная лошадка. До чего же прекрасна жизнь!
Роуленд воспринял это заявление с непоколебимым спокойствием. Он снял мокрые ботинки и налил себе виски из почти пустой бутылки. Потом он сел в уютное кресло у камина. Колин благодушно наблюдал за его действиями.
– Сейчас угадаю, – спокойно сказал Роуленд, заметив, что Колин вот-вот погрузится в нирвану или просто заснет. – Звонил Томас Корт. Или прислал факс. Ему понравился какой-нибудь дом?
– Еще как. Самый первый, который ты предложил. Тот, у моря… Он просто посмотрел в-в-в…
– Видеозапись?
– Ее самую. Вернее, их. И картинки. Нет, карточки.
– Снимки?
– Правильно, снимки. Ему очень понравилось. Безумно понравилось. Невероятно понравилось.
– Ну что ж, это действительно хорошая новость. Все твои проблемы разрешились. Великолепно.
– Ты настоящий друг, Роуленд, вот ты кто такой. Друг помогает в беде. – Колин начал проявлять признаки эмоционального возбуждения.
– Не думай об этом, – сказал Роуленд. – На твоем месте я не стал бы придавать этому такое значение. Ты уверен, что действительно хочешь допить эту бутылку?
Колин был уверен. Он сказал, что он умрет, если не допьет это виски. Он сказал, что он готов вступить в смертный бой со всяким, кто осмелится лишить его этого виски. Бой до победного конца.
Чтобы заявить о своих правах, он с трудом встал на ноги. Потом осторожно опустился обратно на диван. Некоторое время он подозрительно смотрел на Роуленда, затем, узнав его, вновь высказал мнение, что Роуленд темная лошадка.
Роуленд не стал возражать. После десятиминутных излияний чувств он получил новую информацию. Почти сразу после звонка Корта, который Колин решил немедленно отпраздновать, позвонила какая-то женщина, желавшая говорить с Роулендом. У этой женщины – не то Линди, не то Динни, а может быть, даже Линетт, оказался голос, который Колину страшно понравился. То есть они с Лизой или Линной страшно понравились друг другу. На самом деле они с Линдой болтали как старые друзья целый час или даже больше. О Йоркшире, о людях, которые любят гулять но ночам, о жизни, о том о сем…