Сексуальная жизнь в Древней Греции
Шрифт:
Терпким медом сладимы, становятся сладостны вина;
О, как приятен союз сладостно-пылких сердец!
Сладостный Алексид Клеобула пылкого любит
Разве Киприда и тут мед не смешала с вином?
[перевод Ю. Голубец] О Минске168 ("мышонке"):
Мальчик прелестный, своим ты мне именем сладостен тоже,
Очарователь - Минск; как же тебя не любить?!
Ты и красив, я Кипридой клянусь, красив совершенно.
Если ж суров, - то Эрот горечь мешает и мед.
168 Минском звали одного из пажей Аотиоха; см. Полибий, v, 82, 13. И в другом
Знаю всего я одну красоту. Глаз мой - лакомка хочет
Лишь на Минска смотреть; слеп я во всем остальном.
[перевод Ю. Шульца]
Но особенно восторгается поэт красотой глаз Минска: (а) "Тир, я Эротом клянусь, питает красавцев; Минск же //Всех их затмил, воссияв, словно как солнце меж звезд". (Ь) "Дивная прелесть сверкнула; он пламя очами швыряет. //Или Эрот подарил мальчику громы в борьбе? //Здравствуй, Минск! Страстей огонь ты людям приносишь - // Мне же сверкай на земле благостным только огнем!" [перевод Ю. Шульца] (с) "О Минск! В тебе пристань обрел корабль моей жизни. //И последний души вздох посвящаю тебе. //Юноша милый, поверь мне, клянуся твоими очами, -- //Светлые очи твои даже глухим говорят: //Если ты взгляд отуманенный бросишь, - зима предо мною, //Весело взглянешь - кругом сладкая блещет весна!" [перевод В. Печерина]
Прежде поэт сам посмеивался над слишком влюбчивыми глупцами, но Эрот не склонен с ним шутить:
Пойман теперь я, не раз смеявшийся прежде над теми,
Кто среди буйных пиров к отрокам страстью болел.
Вот, Минск, и меня Эрот перед дверью твоею
Здесь поместил, надписав: "Благоразумья трофей".
Однако не один Эрот радуется своему триумфу - Минск тоже с ликованием поздравляет себя с победой над упрямцем:
Был я еще не настигнут страстями, как стрелы очами
Выпустил в грудь мне Минск, слово такое сказав:
"Вот, я поймал наглеца и гордо его попираю.
Хоть на лице у него царственной мудрости знак".
Я же ему чуть дыша отвечал: "Не диво! И Зевса
Также с Олимпа Эрот вниз совлекал, и не раз".
[перевод Ю. Шульца]
Но поэт вскоре позволяет обратить себя в новую веру, и теперь, когда он уверен в любви своего Минска, его счастье омрачает лишь одно - опасение, как бы мальчика не похитил Зевс.
Из многочисленных стихотворений, посвященных другим звездам, приведем лишь некоторые:
Жаждущий, я целовал дитя нежнейшее летом,
Жажду свою утолив, так напоследок сказал:
"Зевс, наш отец, ты пьешь нектар на устах Ганимеда,
Видно, напиток такой стал для тебя как вино?"
Так и я, Антиоха лаская, - милей он всех прочих,
Пью сей сладостный мед из Антиоха души.
[перевод Ю. Голубец]
Если взгляну на Ферона, в нем вижу я все; если вижу
Все, но не вижу его, - мне не видать ничего.
[перевод Ю. Шульца]
В полдень я на пути повстречал Алексиса, недавно
Волосы снявшего лишь летом при сборе плодов.
Двое лучей тут меня обожгли: один - от Эрота,
Впрямь у мальчишки из глаз; солнца - вторые лучи,
Эти - ночь усыпила, а первые - те в
Образ его красоты все разжигают сильней.
Сон, облегчающий многих, принес мне одни лишь мученья,
Эту являя красу, льющую в душу огонь.
[перевод Ю. Шульца]
Боль мне сердце терзает - самым копчиком ногтя
Резвый, беспечный Эрот больно царапнул его.
Молвил с улыбкой он: "Вот и снова сладостна рана,
Бедный влюбленный, и мед жарко горит от любви!"
Если в толпе молодой вдруг вижу я Диофшгга,
С места не сдвинуться мне, сил не осталось моих.
[перевод Ю. Голубец]
3. АСКЛЕПИАД
(Anth. Pal., xii, 135, 162, 163)
Асклепиад Самосский считался учителем Феокрита, который высоко ценил его как поэта и человека. Эпиграммы, дошедшие под его именем, отмечены изяществом формы и нежностью чувства; одиннадцать эпиграмм сохранились в "мальчишеской Музе" "Антологии"; вот одна из них:
Страсти улика - вино. Никагора, скрывавшего долго
Чувства свои, за столом выдали чаши вина:
Он прослезился, потупил гл^за и поник головою,
И на висках у него не удержатся венок.
[перевод Л. Блуменау]
В другой эпиграмме поэт изображает Афродиту, которая дает малышу Эроту уроки чтения и письма. Однако итог ее усилий оказывается весьма отличным от ожидаемого; вместо текста ученик вновь и вновь перечитывает имена двух красивых мальчиков, которые связаны тесными узами сердечной дружбы; нежное восхваление отроческой дружбы мы встретим также в принадлежащей тому же автору эпиграмме 163.
4. КАЛЛИМАХ
(Anth. Pal., xii, 102)
Каллимах из североафриканской Кирены жил между 310-240 гг. до н. э. Он является самым выдающимся эпиграмматистом александрийского периода. После обучения в Афинах вместе с уже известным нам поэтом Аратом мы находим его в Александрии: поначалу Каллимах - прославленный преподаватель и грамматик, затем, при дворе Птолемея Филадельфа, он становится одним из деятельнейших сотрудников всемирно известной, широко разветвленной библиотеки. Его литературная деятельность была посвящена главным образом науке, но он не был чужд и поэзии. В оставленных им эпиграммах отчетливо слышится эротическая нота, и в двенадцатой книге "Антологии" мы находим ни много ни мало - двенадцать стихотворений Каллимаха, воспевающих красоту хорошеньких мальчиков и посвященных таинствам Эрота. Он знает, как осветить неисчерпаемый предмет с поразительно интересной новой точки зрения:
Ищет везде, Эпикид, по горам с увлеченьем охотник
Зайца или серпы следов. Инею, снегу он рад...
Если б. однако, сказали ему: "Видишь, раненый насмерть
Зверь здесь лежит", - он такой легкой добычи б не взял.
Так и любовь моя: рада гоняться она за бегущим,
Что же доступно, того вовсе не хочет она.
[перевод Л. Блуменау]
5. ДРУГИЕ ПОЭТЫ
Наряду с указанными выше великими поэтами в двенадцатой книге "Антологии" своими эпиграммами о любви к мальчикам представлены двадцать четыре поэта второго ряда.