Сексуальный переворот в Оушн-Сити
Шрифт:
– Да, босс. Лучше не бывает!…
Глюкман и Колхейн только что вылезли из «Кадиллака» и с наслаждением вдыхали свежий океанский воздух. Отсюда, с автостоянки, пляж «Тропикана» выглядел удивительно мирным и привлекательным.
Глюкман обошел машину и направился к своему бунгало, до которого по прямой было не больше ста метров. Колхейн закрыл двери и включил сигнализацию. Потом он быстро догнал босса, неторопливо бредущего по песку.
– Подумать только, послезавтра мне стукнет пятьдесят, – Глюкман редко делился мыслями вслух, но сегодня у него было
– Я слышал, ему не повезло с охраной, – откликнулся Колхейн.
Глюкман, оценив шутку, ухмыльнулся.
– Ты прав, в Белом Доме нам пока делать нечего. К счастью, и здесь можно найти занятие по душе.
– Вы о порошке? – спросил, не удержавшись, охранник.
– Нет, Малыш, порошок – всего лишь трамплин. Через пару лет я куплю себе казино в Рино или Вегасе и тогда о наркотиках можно будет забыть: с ними слишком много хлопот.
– Наверно, я смог бы организовать охрану в вашем казино, – подумав, намекнул Колхейн.
Глюкман посмотрел на него и мотнул головой.
– Поверь, Джонни, эта роль не для тебя. Мне важно, чтобы ты всегда был где-то рядом.
Они почти дошли до бунгало и Колхейн, у которого в холодильнике было полно пива, уже мысленно открывал первую банку, когда за спиной внезапно раздалось громкое противное завывание.
– Какой мерзкий звук! – поморщился Глюкман.
– Босс, – остановил его Колхейн. – Кажется, это наша машина…
Лео Глюкман не отличался особым проворством и подбежал к стоянке, когда Колхейн уже выключил сирену. На переднем крыле пылали пятна желтой аэрозольной краски. Такие же следы Колхейн позднее обнаружил на заднем номере и хромированном бампере машины.
– Проклятие! – выругался Глюкман, оглядываясь по сторонам. – Если я узнаю, кто это сделал…
Они опять включили сигнализацию и побрели к бунгало.
– Подонки, они даже не представляют, на кого замахнулись! – неистовствовал Глюкман.
– Уверен, это чья-то ошибка, – пытался успокоить его Колхейн.
– Плевать! У них она будет последней!
Глюкман с Колхейном не успели пройти и половины пути до бунгало, как вновь услышали знакомое завывание. Молча переглянувшись, они опрометью бросились назад к стоянке.
На этот раз Лео прибежал почти одновременно с охранником. У «Кадиллака» был спущен скат и безжалостно разбита левая передняя фара.
Глюкман в бешенстве пнул свою пострадавшую любимицу:
– Я убью этих мерзавцев! Я устрою на них охоту, и они проклянут день, когда решили поиграть со мной!
Покуда хозяин отводил душу, поочередно пиная колеса и бампер несчастного «Кадиллака», Колхейн отключил сирену. Вылезая из машины, он заметил на асфальте небольшой сложенный листок.
– Босс, тут какая-то записка, – незамедлительно сообщил он Глюкману.
С пирса Камакину в бинокль было хорошо видно развитие событий вокруг «Кадиллака».
– Отлично, он читает записку! – сообщил Макс стоящему рядом Эдику, который тоже смотрел на стоянку, но не
– Дай посмотреть, – попросил Дьячкофф бинокль.
– Отстань, все равно ничего не увидишь!…
– А что в записке?
– Я пообещал взорвать этот дерьмовый «Кадиллак», если завтра они поставят его на прежнее место, – довольный Камакин, наконец, опустил свой бинокль. – Ну, как?
– Здорово! – отозвался Дьячкофф. – А завтра ты опять дашь деньги пацанам?
Камакин презрительно сплюнул под ноги.
– Смеешься!… Завтра Чемпион полдня просидит под приборным щитком этой колымаги. А мы в это время потолкуем с его боссом, – добавил он, чуть понизив голос.
Каждый день в новом обличье требовал от Фонтенбло все новых и новых жертв, одна другой тяжелее.
Вначале пришлось расстаться со своими прекрасными длинными волосами, и приехавший по вызову парикмахер за полчаса обкорнал ее под полубокс, который, как хорошо помнила Фонтенбло, был любимой стрижкой покойного барона.
Затем она с рыданиями и проклятиями выбросила из своего шкафа все любимые наряды (кроме тех, что выпросил для себя накануне шустряга-Гловер), после чего отправилась по магазинам подбирать новый гардероб.
В мужской одежде вдова, к собственному стыду, разбиралась гораздо хуже, чем в женской. Тем не менее, после долгих хождений по модным и дорогим салонам, она подыскала себе пяток сносных костюмов, дюжину посредственных брюк, десятка три всевозможных рубашек, гору коробок с обувью, а также ремни, галстуки, носки, подтяжки, носовые платки, ну и, конечно, это странное и малопривлекательное мужское нижнее белье.
Когда вопрос с одеждой был решен, баронесса рискнула, наконец, выходить на прогулки в парк, который, маскировки ради, ей тоже пришлось сменить на менее людный и красивый. Парк, к тому же, располагался неподалеку от старой консервной фабрики, о чем Фонтенбло регулярно напоминал юго-западный ветерок.
Первое время без бюстгальтера вдова постоянно чувствовала себя полуголой, стыдливо придерживая при каждом наклоне края слегка расстегнутой рубашки.
Пару раз баронесса ловила себя на том, что перед прогулкой с Милиусом она машинально подкрашивает себе глаза и губы. Фонтенбло буквально бросило в жар, когда она вдруг с ужасом осознала, чем именно занимается, и за кого ее могут принять, встретив в таком виде где-нибудь в парке или на улице!
Чтобы в дальнейшем избежать опасных промахов, вдова поспешно собрала всю свою немаленькую коллекцию эксклюзивной косметики в огромный пластиковый пакет и со слезами на глазах велела Мэб вынести его прочь из дома.
Прогулки в парке тоже мало напоминали беспечное времяпрепровождение: брюки почему-то резали в паху, шнурки на туфлях постоянно развязывались, а модный летний пиджак, как ей казалось, топорщился в самых заметных местах.
Фонтенбло то и дело дергала лохматого Милиуса за поводок, и тогда пес замирал на месте, давая хозяйке возможность привести себя в порядок.