Секта с Туманного острова
Шрифт:
Поискав глазами Освальда, она поняла, что его здесь нет. Повсюду стояли гости в перепачканной мокрой одежде – кое-кто в пижамах и ночных рубашках, – но Освальд отсутствовал. София подняла взгляд на усадьбу и увидела стоящую на балконе фигуру. Силуэт мужчины, который смотрел на них сверху со скрещенными на груди руками. Казалось, будто он кивает.
Словно приглядывающийся к ним сторонний наблюдатель.
В дни после пожара София постоянно возмущалась Освальдом перед Беньямином.
– Какого
– Не знаю, София. Наверное, хотел посмотреть, как мы справляемся.
– Весь хлев чуть не сгорел, вместе с животными и всем прочим…
– Кончай зудеть. Франц любит держаться немного в стороне.
– Гости тоже были там, в ночных рубашках…
– Послушай, если б я знал тебя хуже, то сказал бы, что ты немного зациклена на Франце.
– Зациклена? Да ведь здесь все на нем зациклены.
– Я – нет. На самом деле он просто обычный парень; лучше воспринимать его с долей скепсиса, а не делать из него какого-то бога.
Так они препирались несколько дней, пока Освальд не пришел на собрание и не наградил Софию за вклад в тушение пожара премией и двумя свободными днями. Он сказал, что в тот день на острове присутствовал начальник полиции лена Вильгот Эстлинг и видел, как она спасала животных.
Проглотив обиду, она взяла премию и выходные. Поехала на пару дней домой, в Лунд, чтобы повидать родителей и встретиться с Вильмой.
Мама волновалась больше, чем когда-либо. Софии потребовался почти целый день, чтобы успокоить ее, многократно заверяя, что ей там нравится и все у нее хорошо. О пожаре она не обмолвилась ни словом.
Возвращение домой вызывало у нее странные чувства и регулярную перемену настроения. Иногда на нее нападала такая тоска, что хотелось остаться в Лунде, а временами она не находила себе места и рвалась поскорее уехать обратно на остров.
Вильма держалась несколько напряженно, словно надеялась избежать в разговоре какой-то темы.
– Вильма, в чем дело?
– Да ни в чем.
– Черт возьми, я же чувствую, ты что-то скрываешь.
– Я не хочу тебя волновать.
– Выкладывай!
– Я получила мейл от Эллиса. Не знаю, как эта свинья добыла мой адрес, ведь я его несколько раз меняла. Он спрашивал, где ты.
– Что ты ответила? Надеюсь, ничего не рассказала?
– С ума сошла? Я сказала, что ты получила работу во Франции.
– Что он ответил?
– Он написал: «Ты врешь, сука».
– И всё?
– Всё.
– Какая же он скотина… – Из глаз Софии хлынули слезы, потом появилось знакомое ощущение неприязни и паники, связанное с Эллисом. – Что мне делать? Он будет преследовать меня до бесконечности.
– Ах, у вас ведь есть охранники, стена и все такое… Что он сможет сделать? Будет продолжать писать о тебе разные вещи в Сети, но если ты не станешь отвечать, ему это надоест.
В день ее возвращения на остров выпал первый снег. Крупные
Возникло ощущение, что она вернулась домой.
Что-то пошло не так.
Совершенно неожиданно, необъяснимо и адски неправильно. Но всему виной была она.
У нас есть ясные и четкие правила игры. Она их нарушила.
И вышло то, что вышло.
Вечер мы подготовили до мельчайших деталей.
Она лежит в соломе на накидке. Руки вытянуты над головой. Волосы разметались, как горящий огонь. Перед ней свечи с трепещущим пламенем.
Я стою и смотрю на нее, пока член окончательно не затвердевает, и тогда достаю ремень.
Она к этому привыкла, испуганной не выглядит, а жаль – я люблю этот ее взгляд.
Существует один трюк, которому я научился: входя в нее, одновременно затягивать ремень. Так получается лучше всего. Максимальное наслаждение.
Я тщательно слежу за тем, чтобы в этот, последний раз все было правильно.
Обвиваю ее горло ремнем. Наклоняюсь над ней. Трахаю ее и одновременно тяну ремень. Она тяжело дышит и стонет. Мне так хорошо, что я ненадолго почти забываюсь, но тут она начинает упираться и дико брыкаться.
И кричит, надрывно, пронзительно. Это вовсе не входит в условия игры.
Ее кто-нибудь может услышать. Надо, чтобы она прекратила.
Я еще немножко затягиваю ремень, только чтобы заставить ее замолчать.
Глаза у нее странно закатываются, виднеются одни белки. Внезапно я чувствую, что она как-то подозрительно обмякла на соломе.
Ослабляю ремень. Пытаюсь трясти ее, чтобы привести в чувство. Но она будто сделана из желе, мягкая и безжизненная.
Вдруг мою ногу пронзает дикая боль. Обернувшись, я вижу огонь. Вероятно, она перевернула ногами свечу, потому что солома позади меня пылает и большие языки пламени лижут мне пятки.
Я с криком вскакиваю и хватаю брюки. Швыряю их на огонь, пытаясь подавить его, но становится только хуже.
Брюки пылают, огонь, потрескивая, распространяется по соломе. Тут я осознаю, что совершенно голый. Натягиваю трусы – первое, что попалось под руку.