Сектор обстрела
Шрифт:
— А если они проверят? Ты представляешь, что они со мной сделают? Это ж Афган… Кризис уже прошел. Выйдет из наркоза и все.
— Так ты обосрался… За диплом свой обосрался. Да кто на эту справку внимание обратит?
В который раз он вспомнил забытое им однажды непреложное: "Дома и на работе — никаких танцев-манцев-зажиманцев". И снова, как обычно, в ту же секунду в мозгах вспыхнуло: "Та куда ж ты от такой денешься — кошка, чисто, кошка дикая". Но он еще сопротивлялся:
— Ты думаешь, главврач в их ведомстве не состоит? И что ты будешь с ней делать, с этой справкой? Главный, все равно, в
Валентину его возражения взбесили еще сильнее:
— Сашенька укакался… А такой жених был. Цветочки носил, а как защищать обещал. Такой рыцарь укакался. Да затолкай ты его себе в задницу, свой диплом, как клятву Гиппократа за партбилет затолкал! Подотрись ты этими бумажками!.. обоими!.. Чего ты боишься!? Уволят!? Из партии попрут!? — и добавила шепотом, — Или на костре сожгут?
— Да причем тут Гиппократ? — возразил он совсем уже безвольно.
Она всегда была — сама внезапность. Ему еще ни разу не удалось предвидеть ее действия. И сейчас Валентина склонилась над его столом, уставилась ему в глаза и прошипела в лицо:
— Если с ней случится чего, я сама… Я своими руками тебя…
Дверь за ней захлопнулась с такой силой, что стекла в ординаторской едва не высыпались наружу.
Сан Саныча и без того сомнения в куски раздирали. Он и так — давно уже сдался. Единственное, что сдерживало его: "Ну не разумно это. И не поможет. Все равно, справку не пропустят. Только репутацию себе же изгадишь". Впрочем, он и так себя дерьмом чувствовал.
Дверь снова отворилась. Но… Настолько тихо…
Валентина пронеслась мимо, не удосужив их даже взглядом. Сашка знал, что это означает. Сейчас он предпочел бы матери на глаза не попадаться. Алексей взялся за ручку двери ординаторской…
Валентина ворвалась в кабинет старшей сестры будто фурия.
Возмущенная такой бесцеремонностью Наталья собралась, было, дать отпор, но, у давней подруги было столько эмоций на лице.
Не сказав ни слова, Валентина принялась выдергивать один за другим ящики стола.
— Валь, ты чё? — только и смогла произнести Наталья.
— Ничё! Где у тебя бланки?
— Какие бланки, Валь?
Валентина ответила с вызовом, граничащим с истерикой:
— Бланки справок!
— Каких справок, Валь? — Наталья мгновенно переняла настроение подруги.
У Валентины задрожали губы. Скорее, чтобы предупредить нервный срыв она закричала:
— Справок, обыкновенных, с треугольными штампами, справок! Где они у тебя!
Последний ящик с грохотом полетел на пол. Предел есть всему: Валентина рухнула на стул и заплакала навзрыд. Наталья подключилась тут же — подвывая в тон Валентине, выговорила сквозь слезы:
— У Сан Саныча…а… Где ж еще…е?
Только сейчас Сашка решился войти в сестринскую. Валентина бросилась к нему на грудь.
— Мам, не надо, мам, ну не надо. Пойдем отсюда, пойдем, мам.
Придерживая мать за плечи, Александр повел ее в коридор.
Алексей уже ждал их. Его выдержке, казалось, мог бы и каменный Будда позавидовать. Валентина, как ни странно, мгновенно успокоилась. Вместо объяснений, он протянул ей ядовито-фиолетового цвета бумажку с едва различимым треугольным штапом в уголке. Валентина выхватила бланк из рук Алексея.
— Едем! — приказал Алексей.
Сан Саныч догнал их почти неслышно,
— Саша!
Сашка шел последним. Сан Саныч потянул Александру купюру в 50 рублей:
— Возьми вот, верни ему. И матери напомни — Роман Израилевич на пленуме.
Глава четырнадцатая
К шалашу он прокрался почти бесшумно. Во всяком случае, никто его не заметил. И все же, как он не осторожничал, но ветка пересохшего на солнце камыша отодвинулась под его ладонью с оглушительным треском. Но скрывать свой маневр ему больше и не требовалось…
У Белограда челюсть отвисла.
— Живые еще, касатики… — то ли спросил, то ли сделал заключение замполит.
Шурша буквально «взорвалась» камышом. Замполит тяжеленными ударами ботинок принялся выгонять из шалаша всю «живность». Богдан еще нашел в себе силы подняться на ноги и отбежать метров на двадцать. А Старый вылетел прямо через стенку. Спотыкаясь о камни, падая и снова поднимаясь, он рванул, куда глаза глядят — прямо через болото. Не менее эффектно разлетелись и остальные оттопыренные орлы. Разъяренному замполиту достался абсолютно не транспортабельный Цымбал. У того сил хватило только чтобы подняться на четвереньки и, путаясь в последовательности движений, перебирая конечностями, с абсолютно сосредоточенным выражением лица, начать отступление в известном только ему направлении. Замполит от души «помогал» ему ботинками пониже спины, и сам едва сдерживался от смеха. После каждого удара Цымбал падал мордой в песок, поднимался и, ухмыльнувшись над собственной беспомощностью, предпринимал новую попытку поднять переднюю лапу, чтобы продолжить бегство. Наконец, после очередного падения он разразился таким смехом, что даже Белинский смягчился и, выругавшись, начал улыбаться открыто. А у Богдана от ржачки свело живот и напрочь заклинило дыхание. Через пару минут донеслись отборные маты со стороны болота. Это Старый влез в грязищу по самые коленки и теперь начал выбираться обратно, на суд замполита.
— Строиться, шакалы! — рявкнул Белинский так, что даже Равиль в камышах испугался. Теперь он совсем растерялся. Еще можно было бросить гранату. Но он совершено не представлял, где теперь Воин.
А Белинский все не унимался:
— Вас для этого здесь оставили, засранцы?! Я кому сказал — в роте сидеть!!? Я искать вас должен!!? Шагом марш!
Равилю ничего не оставалось, кроме как зажать усики запала и попытаться проследить, куда офицер уведет солдат.
…Одному Аллаху было известно, что у замполита в голове. Строй из пятерых измученных солнцем и наркотиками солдат Белинский остановил рядом с водовозкой. Водила как раз сливался в водонапорную башню.
— И чё Белочке нашему не спится?.. — еле слышно подал голос Белоград, пока замполит чего-то втюхивал водовозу.
Мамедов поддержал:
— В такую жару? Ё-ма-ё…
Старый не мог сдержаться, чтобы не схохмить:
— А в нього й батько такый — йдэ, йдэ, та як побижыть…
Солдаты, еще под воздействием наркотика, захрипели истерическим смешком.
— Э, клоуны, ко мне! Становись! — скомандовал Белинский.
Бойцы выстроились у водовозки.
— Толком смеется тот, кто смеется последним. Ара! Мочи! — и Белинский рванул струны гитары.