Сектор обстрела
Шрифт:
— Почему мы, не зная рельефа, лезем в горы? Начальник разведки?
Дантоев и сам понимал, что разведка при разработке плана операции руководствовалась данными картографии. А карты составлялись на основании спутниковых данных, которые таких подробностей не отражают.
Начальник разведки не стал жаловаться на спутники:
— Опыта ведения боевых действий в этом ущелье у нас нет. Мы здесь только второй раз, товарищ полковник. Первый был зимой прошлого года. И тогда мы таких площадей не занимали. Силами роты разведки сунулись, потеряли троих и прекратили попытку продвижения. Позже здесь два раза «работал»
Дантоев перевел взгляд на своего визави из афганской армии. Расспрашивать того не имело смысла. К нему был только один вопрос: "Каким образом моджахеды узнали о плане операции?" А то, что они подготовились, уже просматривалось достаточно отчётливо.
Комбриг вспомнил, как сразу же после принятия командования бригадой, просматривая тяжелую, зашитую в темно-красный бархат книгу истории бригады, он наткнулся на описание страшной трагедии.
Как только часть дошла до Джелалабада и получила приказ о постоянной здесь дислокации, командиру бригады поступило приглашение от командования афганского полка на дружеский ужин. Ужин закончился, так и не успев начаться. "Братья навек" расстреляли весь штаб бригады вместе с комбригом. Прошло совсем немного времени и эту часть, перешедшую в полном составе вместе со всем советским вооружением на сторону моджахедов, бригада зажала в одной из долин Сурхруда* (уезд) и разгромила наголову.
В это не хотелось верить, но смутные подозрения, все более перерастающие в твердую уверенность, не покидали Дантоева уже давно. Из афганского штаба явно шла утечка стратегической информации. До сих пор все относили на счёт традиционно крепких родственных связей в социуме афганцев. Но Дантоев, будучи уроженцем когда-то мусульманской Чечни, прекрасно понимал, что валить все неудачи на традиции нельзя. Тем более, о тех же подозрениях докладывали командиры практически всех частей сороковой армии. Оставалось только догадываться, почему наверху не замечали этих рапортов. Практически все афганские командиры прошли обучение в Союзе. И все же, как им ни втолковывали там азы секретности — утечка шла.
Тогда, после расстрела штаба, бригада все равно не утратила своей боеспособности. На место погибших прислали новых, а предателей все равно нашли и уничтожили. Сейчас операция с расстрелом штаба представлялась разумной разве что с точки зрения громкого политического резонанса, который она получила. В настоящее время гораздо целесообразней, пользуясь доверием высшего советского руководства, держать руку на пульсе событий и координировать действия отрядов моджахедов в соответствии со стратегическими планами штабов сороковой армии.
Вот такой вариант, в понимании Дантоева, имел все права на существование. Скорее всего, среди афганских штабистов на всех уровнях у мятежников были свои люди. Идейные, купленные или запуганные — не имело принципиального значения. Главное, что шла утечка, и, как результат, советские войска несли все более ощутимые потери. Не формальные статистические цифры, как в рапортах после учений в Союзе. После каждой операции Дантоеву приходилось оправлять в Союз не рапорты с цифрами, но искалеченные тела восемнадцатилетних мальчишек. И каждый раз эта процедура доставляла ему все более ощутимые страдания.
Все чаще Дантоев
Полковник представил, что бы его отец сотворил с военкомом, если бы получил такую посылку. Дантоева не покидало гнетущее предчувствие, что после этой операции на Кабул снова отправится скорбный груз.
Другого объяснения утечки информации, кроме предательства и неискренности в рядах дружественной армии, полковник не видел. В советской такая возможность исключалась в принципе. Каждого из военнослужащих дома ждала семья. Каждый чувствовал себя здесь чужим и всей душой каждый рвался в родные места.
Переход же на сторону моджахедов мог означать только одно — презрение на Родине, а то и смерть. Если не душманы на ремни порежут, то КГБ достанет. Эти найдут и в Америке. И никакие деньги от их топоров и ядов не защитят. Дантоев был убежден, что в регулярной советской армии «кротов» не может быть в принципе. Командиры, за исключением младшего состава, который здесь не представлял стратегического интереса, проходили многолетнюю проверку. И не только особым отделом — самим образом армейской жизни, самой социалистической системой. Потому, завербовать настоящего «крота» в регулярной советской армии — дело слишком уж опасное и неблагодарное.
Даже к нему, вроде бы представителю мусульманского мира, никто и не пытался «подъехать». Правда, советская власть давным-давно нивелировала какие-либо различия в вероисповедании. В советской армии была одна вера — вера в Присягу и в Воинский долг. А все остальное представлялось ненужным балластом, не заслуживающим внимания советского офицера. Знали это и на той стороне. Поэтому разведслужбы противника и не пытались его вербовать. Гораздо проще и дешевле тянуть информацию из афганских военных.
Дальнейшие события окончательно утвердили его в необходимости вывода войск из ущелья.
Появление начальника особого отдела никогда не предвещало ничего хорошего. Глядя на неутомимую легкость его движений, возникало ощущение, что он приехал в Афганистан на очередной забег. Капитан Озеров был мастером спорта по офицерскому десятиборью. Всегда подтянутый и безукоризненно одетый, он производил впечатление бравого гренадера в лучших традициях еще царской армии. Одному Богу было известно, почему Озеров оказался в этой дыре. Поговаривали, что он крупно повздорил с отцом и сам сюда напросился. А папенька у парня был будь здоров — генерал КГБ. Впрочем, капитан, несмотря на зловещую сущность своей должности и неограниченные полномочия, старался в меру своих возможностей не проявлять особого служебного рвения и сохранять, одновременно, репутацию лояльного служаки. Дантоев не знал ни одного случая, чтобы из-за действий начальника особого отдела кто-нибудь незаслуженно пострадал. И, тем не менее, появление особиста еще ни разу не предвещало хороших новостей: