Секториум
Шрифт:
Едва открылся лифт, Миша от изумления сел на пол.
— Какой капуцинец! — воскликнул он. — Хоть в кино снимай!
Я расправила рукава, накинула капюшон и повернулась к зеркалу.
— Ты считаешь?..
— Улет! Хартия будет лежать в осадке, и клешнями дрыгать.
— Главное, чтобы они не отбросили клешни от испуга.
— Не понимаю этих уродов. По мне так ты и без одежды выглядишь неплохо.
— Я же не любовью заниматься туда еду.
— Ты вообще-то занималась когда-нибудь любовью?
— Опять?
— Нет, ради спортивного интереса… Я никому не скажу. У тебя когда-нибудь было?..
— Все! Минута истекла. Можешь проваливать.
— Скажи
— У тебя, кажется, сегодня свидание?
На свидание Миша безнадежно опаздывал еще с вечера. Мы просидели до утра на диване при свечах. На целомудренном удалении друг от друга, не помышляя о каких-либо иных контактах, кроме духовных. И в мыслях не имея ничего подобного. Впрочем, за Мишины мысли я отвечать не берусь.
— Думаешь, мне не страшно было в первый раз, когда шеф выставил меня на лунный грунт.
— Зачем?
— Аппарат американский они вдребезги размолотили, а транслятор лег, и ничего.
— И что же?
— Сначала думали, что картинки не будет. Потом воткнулись в систему, а он, зараза, не только транслирует, но еще и лег так, что к нему не подберешься. Надо поднимать блок, разворачивать, вскрывать корпус. Представляешь, какое кино увидят в НАСА? Я эту технику раньше видел только в шпионских боевиках. В Секториуме ни схем, ни описания, а отключить аппарат надо в течение часа. Иначе финиш! Он лег над кратером: семьдесят процентов обзора неба, тридцать километров до Базовых скважин. Представляешь, какие там фейерверки? Это же обратная сторона Луны.
— Молодцы американцы. Ну и что ты сделал?
— Да ничего. Навалил на нее булыжник двухметровый. Они хотели наблюдать грунт, вот пусть любуются.
— А Вега?
— Что Вега? Ему главное, чтобы задача была решена. Как решать — не его проблемы. С одной стороны, конечно, приятно, когда тебе доверяют, но я бы на его месте все-таки разузнал подробнее про этого любителя птиц.
— Хартия далеко, — успокаивала я Мишу, — а что ты будешь делать, если в следующий раз американцы закинут на Луну астронавта? На человека же не навалишь булыжник.
— Чего это американцы забыли на Луне? — удивился Миша.
— Не надо делать из меня дурочку. Если, допустим, полетят?
— Не полетят.
— А если?..
— Ты знаешь, как они летали? Ты знаешь, что такое Луна?
— Новые поколения иногда пренебрегают опытом предков.
Мишина улыбка сменилась гримасой дурных предчувствий.
— Что? — спросила я.
— Не пугай меня, красотка!
— Но все-таки? Если полетят?
— Спорим на ночь любви, что не полетят?
Разные интересные места можно наблюдать в космосе. Есть опасные, есть враждебные, непонятные и запретные тоже есть. Поэтому, как предписывает секторианский этикет, надо соблюдать добрососедские отношения и помогать друг другу. Особенно, когда нам самим это не накладно. Птицелов, хоть и не работал в нашей конторе, но ее этическую линию разделял. Он безо всяких просьб с моей стороны выхлопотал для Юстина посадочное место вблизи главного цирка с единственным условием: вертикальный заход на посадку с определенной высоты. Здесь наши транспортные мучения прекратились раз и навсегда. Мне даже предложили трап местные службы сервиса. Было трогательно. Тем более что я морально готовилась к новому торпедному десантированию.
Народ уже топтался у цирка. Только Птицелова не было ни внутри, ни снаружи. Представление должно было начаться с минуты на минуту. Он появился внезапно за моей спиной, словно вырос из сидения. Мне снова стало
— Что-то не так?
Мой молчаливый товарищ развернул стрижа на ладони. Птица лежала на спине, скрючив лапки, и озираясь по сторонам. Их обоюдное спокойствие удивило меня до крайности. Птицелов вытянул острое крылышко, ощупал косточки и перышки. Стриж вел себя как терпеливый пациент на медосмотре. Только глядел на нового хозяина влажным глазом, поочередно то одним, то другим. Птицелов ощупал пальцем птичий животик.
— Они плохо кушают, — с прискорбием сообщила я.
Птицелов промолчал, давая понять, что ничего удивительного в этом не находит.
— Но хорошо гадят, — добавила я. Похоже, и это заявление не взволновало моего товарища по Хартии. — И еще они могут удрать из самого глубокого кармана.
Птицелов и в этом факте сенсации не признал. А на мою попытку избавиться от клетки, ответил более чем странно:
— Привези еще.
Клетка вернулась ко мне. Антракт заканчивался.
— Стрижа? — спросила я.
— Нет, другого. Которого захочешь.
«Что-то не то происходит, — думала я во время следующего выступления. — Наша этическая линия предполагает взаимную выгоду от общения, но дело идет к тому, что я становлюсь поставщиком птиц на добровольных началах». Естественно, что Птицелов, с началом действия на арене, уже не реагировал на мои нервные подергивания.
— Хорошо бы и мне научиться понимать, о чем идет речь, — намекнула я. Мой собеседник не сводил глаз с коротышки, который червяком извивался на потеху публике. Во взгляде Птицелова проснулось что-то хищное, как у цапли перед броском на рыбу. Еще немного и он сам готов был нырнуть в это омерзительное действо. — Кажется, мне кто-то обещал, что научит… — напомнила я.
Птицелов снова опустил ладонь на мое колено, что означало: молчи, не напоминай о том, что хочу забыть. Однако взгляд его потерял остроту. Точнее сказать, ушел в себя, на поиски рудиментарной оконечности души, которая у землян называется совестью. Пробуждение функции этого «органа» я некоторое время наблюдала, но к началу следующего антракта Птицелов опять обо мне забыл.
— Может, это были пустые обещания?
Выморочные формы совести снова зашевелились в недрах души. Мой товарищ начал почесываться. Хотя, не исключено, что это стрижи кусали его за ребра. К следующему антракту буря опять улеглась.
— Так что, я могу надеяться?
— Ты мешаешь подумать, — ответил Птицелов, и я замолчала, дожидаясь новой паузы в представлении. Благо, они были частыми и продолжительными.
Впервые я чувствовала себя комфортно. Во всяком случае, ко мне пришло понимание того, кто я, где и зачем. От этой легкости ощущений стало весело на душе. Грустно стало Птицелову, но в следующем антракте он испарился. Аннигилировал, как картофельные очистки в супермусорнице двадцать первого века. Мне даже не пришлось нажимать на красную кнопку. Птицелов исчез, а тепло его ладони все еще обрабатывало колено флюидами гипнотического покоя.