Секты-убийцы (Главы из книги)
Шрифт:
Но охранники уже уводили людей к желтому грузовику, который должен был отвезти их к самолету.
Джонс обратился к миссис Паркс, которая была рядом с ним еще с индианаполисских времен, а теперь смотрела на него с печальным укором.
– Вы не тот человек, которого я знала когда-то, - произнесла она с горечью.
– Не делай этого, Эди, - взмолился Джонс.
– Подожди, пока он уедет, и я отдам вам и деньги, и паспорта.
– Нет, - ответила старая женщина, собрав всю свою волю.
– Это наш единственный шанс. Мы уходим.
Возникло некоторое замешательство, сын Эдит искал своего ребенка, который куда-то
– Конгрессмен Райан, ты ублюдок, - выпалил он, а стоявшие рядом поселенцы смотрели на эту сцену кто с ужасом, а кто и с одобрением.
Адвокаты Лейн и Гарри бросились на охранника, пытаясь освободить перепуганного конгрессмена. В схватке охранник порезал себе руку, и его кровь брызнула на белую рубашку Райана.
Кое-как инцидент замяли. Тем пятнадцати членам общины, за которых просила делегация, разрешено было покинуть лагерь.
К трем часам пополудни подкатил открытый грузовик, чтобы доставить Райана с товарищами и пятнадцать отказников к взлетно-посадочной полосе, откуда самолетом можно было переправитьс в Джорджтаун. Как только грузовик тронулся с места, один из главных помощников Джонса, Ларри Лейтон, запрыгнул в кузов. Беглецы с испугу прижались к борту. "Он убьет нас!" - закричал кто-то. Райан пытался успокоить взволнованных людей, а сам с тревогой думал о том, что дорогу совсем развезло, грузовик еле тащится, и едва ли до наступления темноты им всем удастся переправиться на самолете в столицу.
Машина добралась до взлетно-посадочной полосы только в четыре тридцать. Самолета не было. В ожидании самолета сотрудник "Эн-би-си" Дон Харрис готовился сделать еще одно интервью с Райаном. Наблюдая, как угасает день, остальные продолжали взволнованно обсуждать нападение на конгрессмена. Фотограф из сан-францисской газеты достал свой фотоаппарат и стал снимать все подряд.
Над верхушками деревьев показался самолет. Все вздохнули с облегчением, увидев знакомый девятнадцатиместный "Оттер". Следом за ним летел еще один самолет, "Сесна", на шесть мест. Один за другим самолеты-спасатели коснулись земли и, подпрыгнув раз-другой, остановились на взлетно-посадочной полосе. Райан со своей помощницей Джекки Спир организовали посадку пассажиров, составив списки улетавших первым рейсом и тех, кому придется подождать до следующего раза.
"Сесна" была укомплектована полностью. Райан стоял теперь перед "Оттером", подсаживая других пассажиров. Лейтон настаивал на том, чтобы Райан летел с первой группой. Райан не успел ответить: раздался крик. На дороге показался трактор, тащивший на прицепе фургон. Он остановился между самолетами. Из фургона выпрыгнули трое подручных Джонса с автоматами и без предупреждения открыли огонь. Те, кто не успел сесть в самолет, пустились бежать или бросились ничком на землю. Дуайер, представитель правительства Гайаны, был убит первым. Патриция, дочь Эдит Паркс, упала у самой двери "Оттера", обезглавленная бешеной пулеметной очередью. Один из бандитов выстрелил в упор, прямо в лицо, Грегу Робинсону, фотографу из Сан-Франциско, который до последней минуты не выпускал из рук фотоаппарата. Журналист из "Кроникл" Рон Джаверс упал, раненный в плечо. Репортеру из "Вашингтон пост" Чарльзу Краузе пуля раздробила бедро.
Действуя хладнокровно и методично, убийцы обошли
Райан и Харрис попытались спрятаться за толстыми колесами самолета, но и там их настигли пули. Один из палачей нашел их и, уже мертвых, расстрелял в упор. На всякий случай он выстрелил и в убитого Робинсона. Затем бандиты забрались обратно в фургон и уехали.
Самолет "Сесна" с теми, кто уцелел, все-таки сумел взлететь, но "Оттер" не смог, он был сильно поврежден. Вокруг оставались лежать убитые - Райан, Харрис, Браун, Робинсон и одна из сбежавших от Джонса женщин - и одиннадцать раненых. Корчась и крича от боли, оставшиеся провели всю ночь под открытым небом, пока наутро их всех не забрал самолет, прилетевший из Джорджтауна.
Пока шла кровавая бойня на взлетно-посадочной полосе, Джонс в слепой ярости отдал приказ готовиться к небывалой по жестокости "Белой ночи". Два адвоката, оставшиеся в Джонстауне, понятия не имели о том, что произошло в шести милях от поселения. Тем не менее Лейн, которому был пятьдесят один год, и его семидесятидвухлетний коллега Гарри, потрясенные нападением на конгрессмена, взволнованно обсуждали возможность покинуть Джонстаун на следующее утро. К ним подошел помощник Джонса и сказал:
– Отец хочет вас видеть.
Он повел их на площадку, где на скамейке, растрепанный, обезумевший, сидел и плакал в одиночестве Джонс.
– Это ужасно, ужасно, - повторял он и рассказал, что трое из его охраны поехали догонять Райана и неизвестно, что они могут натворить.
– Они так любят меня и могут сделать что-нибудь ужасное, что повредит моей репутации. Они собираются стрелять в людей и в самолеты... Они хотят убивать... Они взяли с собой все наше оружие!
Джонс лгал. Он сам отдал приказ расправиться с делегацией. А затем приказал готовиться к последней "Белой ночи".
Завыли сирены, закричали в один голос громкоговорители: "Тревога! Тревога!" Но теперь уже это была не репетиция. Всем колонистам велено было надеть свою лучшую одежду.
Не обращая внимания на весь этот шум, Джонс мрачно глянул на испуганных адвокатов:
– Мои люди кое-что имеют против вас. На собрании могут быть всякие неожиданности.
Он встал и, направляясь к веранде, велел адвокатам укрыться в домике для гостей и оставаться там до тех пор, пока он не подаст знак выйти. На пороге бунгало они столкнулись с охранником, который сказал им просто: "Теперь мы умрем". Из зловонных бараков один за другим молча выходили последователи Джима Джонса и привычно выстраивались перед верандой, повинуясь хриплым призывам громкоговорителя.
Когда прозвучал сигнал тревоги, повар Стенли Клейтон как раз готовил ужин. "Белые ночи" стали в лагере настолько привычным явлением, что он спокойно продолжал помешивать поварешкой варево из бобовых. Но тут ввалились два вооруженных охранника и велели ему идти вместе со всеми. Тогда наконец он понял, что это не репетиция.
Джонс занял свое место на троне - как он сам говорил, "на алтаре". Как всегда, в руке его был микрофон. Рядом с ним, на столе, стоял магнитофон: он рассчитывал записать свою последнюю проповедь - для будущих поколений.