Секунданты
Шрифт:
– И он не проводил? – недоуменно спросил Валька.
– Он остался работать. А я вдруг забеспокоилась насчет тетради с конспектами, я как раз успевала заехать за ней домой и – на лекции, на первую пару. Глупо, да?
– Вы после этого встречались? – пытаясь хоть что-то понять, спросил Валька.
– Несколько раз. У меня, потом у него.
– И что, тоже молчали?
– Да, молчали… Чессу было тогда очень плохо, и он знал, что будет еще хуже. Ведь он был Первый, понимаешь? Всякие там сорок седьмые публиковались, и ничего, а у него рогатка за рогаткой. Он был лишним. Они с Лешкой писали правду, только Лешка уже тогда
– А Второй? Они же были вместе в тот вечер!
– Я сама тогда видеть не могла Второго. Как он не понял, что Чесса нельзя оставлять одного! Ведь он вышел в коридор – и тогда Чесс сделал этот самый третий шаг! Наверно, Изабо и Толик напрасно его во всем обвиняют. Он не удержал Чесса – вот и вся его вина. Но они меня не слушают. Они все это понимают как-то иначе. А если бы они слышали, как он сказал про этот третий шаг… может, они бы поняли?
– А если Изабо знает больше тебя? Он же в последние месяцы часто бывал в мастерской.
– Она слишком сильная, чтобы понять… И Широков тоже – он хороший, он добрый, он так к Чеське был привязан, но они не видели, что Чеська из другого теста, что он весь издерганный, что у него нервы – как волоски. Они думают, все такие же толстокожие, как они сами!
– Здрасьте! – возмутился Валька. – Ты же сама говорила, какая Изабо чуткая, как она тебя понимает!
– Меня – понимает. А Чесса – никогда не понимала! И Чесса я ей не прощу. Ему же так тошно было, когда он к ней приезжал! Он приедет – а она работает, и никто ей не нужен, и у нее свои проблемы. Чесс посидит, посидит в углу, ну, где этажерка, и едет домой. А она, может, спасти его могла! Только она в упор видеть не хотела, что с ним творится. А потом и вовсе выгнала! Он же ей про третий шаг не говорил…
Такой злости и ярости от Верочки Валька не ожидал. А она еще, разволновавшись, вскочила, не рассчитала движения, поддела плечом книжную полку над диваном и все посыпалось на Вальку. Он успел подхватить магнитофон. А на колени ему лег гусар, при сабле, но без пистолетов.
– Кассеты тебе Чесс подарил, или сама переписала? – спросил он, благо возникла зацепка.
– Две переписала, одну подарил.
– А что, больше не было?
– Песен, конечно, было куда больше. А все ли он записал – не знаю. Да мало ли кто мог их записать, пока он пел? А может, он успел записать сам и кому-то отдал?
– Не Второму?
– Да что вы все, будто сговорились! – рассердилась Верочка. – Кассеты у Второго, пьеса у Второго, роман у Второго!.. Ничего такого у него больше нет. Были Чеськины стихи, которые в редакции завернули, – так он их давно Толику отдал. А вы все из него злодея сделали! Он ведь очень даже неплохой писатель. Я потом печатала его рукописи – когда уже ушла из университета. И когда «Приют обреченных» к печати готовили, тоже здорово помог. Ведь это мы втроем книгу сделали – Широков, Изабо и я. Она обложку нарисовала, в типографию, как на работу, ездила, чтобы цветоделение не испортили. Широков составил книжку, я перепечатала,
Действительно, в прихожей кто-то хозяйничал.
В глубине души Валька вздохнул с облегчением.
– Ты выйди в тот коридор, а потом я тебя выпущу, – вдруг перешла на шепот Верочка. – Пока он будет в холодильнике шариться…
В квартире вполне можно было заблудиться. Валька смирно ждал там, где велела Верочка, и дождался – поставив перед отцом разогретый обед, она выскочила в коридор и вывела его к двери.
На улице Валька обнаружил, что забыл снять свитер. Но было прохладно, и он немедленно построил версию – как Димка Русаков сжалился над ним и уступил ему свитер, а сам ушел домой в одной куртке.
По такому мелкому вранью Валька был крупным специалистом.
Дома Вальку ждал сюрприз.
Татьяна и теща возились со здоровенным пододеяльником, укладывая его так, чтобы сверху оказались все кружева и прошивки. Но поскольку кружева были далеко от прошивок, пододеяльник складывали по-хитрому, диковинными складками.
– Валь, мы в гости идем, – сказала Татьяна, придерживая угол, пока теща обхватывала пододеяльник голубой атласной лентой. – У Аленки годовщина свадьбы. Тебя сегодня с какой-то девочкой видели. Что за девочка?
Валька остолбенел. Он бы охотно что-нибудь соврал и не поморщился, ведь не морщился же он, когда дома случайно зашла речь о Наде из бухгалтерии. Но на языке закрутилось и не желало исчезать этакое небрежное:
– Да так, натурщица знакомая…
Валька и молчал, чтобы эти слова, совершенно правдивые, Боже упаси, не сорвались с языка. Потому что тем бы и кончились его хождения в мастерскую.
– Угол держи, ворона! – очень кстати рявкнула на Татьяну теща.
Голубая атласная петля по Татьяниной милости сорвалась с угла и все хитросплетение спуталось. Начался спор о бантиках и розочках, лента замелькала в опытных Татьяниных руках, и мгновенно пододеяльник, перехваченный на иной лад, увенчался атласной розой с двумя хитрыми листиками.
– Опять все в последнюю минуту решаем, – как бы в пространство сказал Валька. Он быстренько придумал, что Верочка может быть заказчицей свадебного альбома. А потом – свадьба рухнула или в цене не сошлись, если только Татьяна вспомнит.
– И не в последнюю, а просто я вчера забыла тебе сказать, – ответила Татьяна, любуясь пододеяльником. – Правда, прелесть? А на прилавке я таких уже больше года не видела. И вообще никаких не видела…
Валька понял, что расщедрилась теща, дала из древних, еще застойного времени запасов, когда пододеяльников в магазинах было – бери не хочу. И наверняка теща с тестем по этому поводу совместную речь держали. Но отдали без жалости – Алена считалась одной из самых близких подруг.
Валька пожалел о загубленном вечере – ждала книга Чесса, а что поделаешь?
– Чего надевать-то? – спросил Валька. – Ты серый свитер постирала? Сегодня к вечеру так похолодало – я в Димкином пришел.
– Постирала! Это Димкин, что ли? Здорово! А что если в нем и пойти? Свитер потрясный! Как раз к глазам и к новой куртке.
– Танька, утюг! – напомнила теща. Татьяна впопыхах стала раскладывать платье на доске. Потом она бегала в спальню переодеваться и краситься. Потом торжественно вышла.