Секундо. Книга 2
Шрифт:
— На меня ваши колдовские чары не действуют, я вам не король, голову которого вы задурили.
— Задурила? Я? — возмутилась Амирель. — Только благодаря мне Торрен стал королем! И вы это знаете! Как вы смеете меня в чем-то обвинять?
Глава тайного королевского сыска мерзко усмехнулся, болезненно сжал ее руку и повлек ее за собой. Амирель вмиг передумала идти с ним. Сердито приказала:
— Выпустите меня немедленно!
Глава тайного сыска замер, нелепо дернулся и разжал ладонь.
С трудом подавив желание по-детски высунуть язык, Амирель быстро
— Надо было сначала заткнуть тебе рот, наглая девка, как это делал элдормен Аверн! — возмущенно крикнул граф, но не тронулся с места.
«Сам себе рот затыкай! Кулаком!» — мысленно огрызнулась Амирель, торопливо ускорив шаг, не желая слышать оскорбления.
Догнавшая ее камеристка озадаченно сказала:
— Что-то с нашим главой тайного королевского сыска не то. Он себе в рот кулак засунул и принялся его грызть, как собака кость. Может, ему голову солнцем напекло?
Амирель сбилась с шага. Это что же, она теперь и мысленно может команды давать? Это же невообразимо!
Она послала мысленный приказ элдормену Ветте убираться с площади и вынуть кулак изо рта. Но не сразу, а через час. Чтобы на своей шкуре прочувствовал, можно ли обращаться с ней подобным образом.
Придя в свои покои, сбросила накидку и, заметив жадные взгляды камеристки и служанки, бросаемые в окно, отпустила их на площадь повеселиться, разрешив не приходить до утра.
Празднование длилось до глубокой ночи, придворные пировали во дворце, простолюдины — на площади, где были выставлены длинные ряды, уставленные едой и напитками, и все это время забытая всеми голодная Амирель провела в своем будуаре.
Она не хотела веселиться по поводу воцарения Торрена, но ей было обидно. Если бы не она, королем ему не бывать, он вообще вряд ли был бы жив. А теперь он про нее попросту забыл! Раздражение все нарастало, хотя она и понимала, что это очень глупо, и что эти эмоции вовсе не ее.
В полночь, поняв, что еды ей никто не принесет, а есть хотелось сильно, ведь обеда и ужина ее тоже лишили, решительно пошла к дверям.
Приказав стражникам спать, двинулась вниз, зная, что где-то там находится кухня. Коридоры были пусты, навстречу ей никто не попадался. Остановившись на нижнем этаже, где находились хозяйственные отделения, она принюхалась.
Обостренное голодом обоняние четко ответило — кухня в той стороне. Амирель пошла на запах съестного и не прогадала. Приказав всем находившимся в помещении ее не замечать, взяла поднос, составила на него все, что ей понравилось — от пары тушеных куропаток до большого куска торта, и села у окна за пустующим столом.
Не замечающие ее повара и поварята, подавальщики и лакеи, бегающие туда-сюда, откровенно обменивались нелицеприятными мнениями о празднике, придворных, короле, будущей королеве и о ней самой.
Из этого обмена мнениями Амирель узнала многое. И то, что герцогиня Илана настоящая королева, не то, что эта избранница, которую все боятся и ненавидят,
Услышала и то, что после свадьбы эту так называемую избранницу как минимум выгонят из дворца, а максимум сожгут на костре, как мерзкую колдунью. Мать Иланы, герцогиня Лаввет, именно так пообещала расправиться с королевской подстилкой. А герцогиня своих слов на ветер не бросает, это знают все.
Слушая эти слухи, Амирель неторопливо ела, оглядывая сплетников и с трудом сдерживаясь, чтоб не пожелать им какую-нибудь пакость. Насытившись, встала и уже подходила к выходу, когда одна из подсобных служанок заявила:
— А этой избраннице никто еды не отнес? Или она жрать не хочет?
Дядька с большим брюхом, как раз в этот момент запихивающий в себя кусок явно не для слуг изысканно приготовленной нельмы, громогласно заявил:
— А шлюх кормить не надо, шлюхи, даже королевские, сами… — и он добавил поганое словцо, после которого все на кухне заржали, как жеребцы во время гона.
У Амирель помутнело в голове. Ее собственный гнев, усиленный амулетом, вырвался наружу, сминая все внушенные в семье представления о скромности и порядочности. Она вышла на середину помещения.
— Вы все меня видите!
Еще жующий пузатый дядька, увидевший ее одним из первых, подавился и побагровел. Через минуту на кухне наступила тишина.
— По-вашему, я жалкая шлюха, не так ли? — голос Амирель звенел от едва сдерживаемой ярости. — И ни на что больше не гожусь?
Слуги переглянулись. Ей они клятву верности не приносили, и что происходило за закрытыми дверями во время сбора аристократов, представляли смутно. Один из откровенных зубоскалов, уверенный, что ничего ему не будет, насмешливо уточнил, нагло глядя ей в лицо:
— А что, это не так? — и обернулся за поддержкой к остальным.
Одобряя его слова, раздались откровенные смешки кухонной прислуги, перешедшие в громовое лошадиное ржание.
Еще державшаяся до этого мгновения Амирель, почувствовала разряд молнии, исходивший от колдовского камня. Слуги испуганно отшатнулись, глядя на ее белое лицо со сверкающими синевой глазами.
— На колени! — прозвучал глухой приказ, и слуги покорно опустились на пол.
Но не все. Зубоскал и еще один уверенный в себе подавальщик остались стоять, чуть пошатываясь, но не подчиняясь приказаниям этой невесть что мнящей о себе девки.
Амирель холодно посмотрела на них и сказала одно только слово:
— Быстро!
Они, как подкошенные, рухнули следом за остальными. Амирель обвела мрачным взглядом поднятые к ней испуганные лица. Наветы и поклепы, возводимые на нее, бесили ее до кровавой пелены в глазах. Будто гневалась не она, а кто-то другой, опасный и безжалостный.
— Повторяйте за мной, — грозно велела она, подняв правую руку, — клянусь своей жизнью и жизнью всех связанных со мной одной кровью, что буду вечно служить Амирель из рода Верити и ее потомкам. Если скажу о ней или о них худое слово или предам, то пусть меня настигнет страшная кара!