Семь атаманов и один судья
Шрифт:
Затем по росту вытянулись Азамат, Борис-Кипарис, Тамара, Камал.
Седой стоял в сторонке, не вмешиваясь в то, как распоряжалась Земфира. Она придирчиво проверяла, как обуты, что взяли на пропитание, имеются ли фляжки с водой. У нее был начальственный вид и строгий голос.
А совсем уж в сторонке стояли бабасик Земфиры, опираясь на палку, Азамаюва бабушка в своей неизменной белой шляпе и Сидор Айтуганович с биноклем на шее.
Строй оказался что надо, снаряжение подобранное, провиант подходящий, командиры
Именно в самый последний миг неожиданно для всех перед строем появилась женщина в черном платье. Увидев ее, больше всех смутился Седой. Он даже сказал ей:
— Амина, зачем явилась? Просил же…
Но она, даже не взглянув на него, обратилась к военному строю:
— Верните его мне, — стала умолять она, как самая слабая девчонка. — Моему Хакиму приказано сидеть дома, я вот с собою принесла все лекарства, которые ему прописаны. А он, смотрите-ка, куда собрался! Если хотите знать, в его теле больше свинца, чем у целой медвежьей семьи, пораненной кучей охотников. Весь металл он привез с войны. А часть пуль носит в себе еще со времен Испании.
— Перестань, пожалуйста, Амина, — сказал Хаким. — За городом кислорода больше.
Мальчишки, ошарашенные этой сценой, опустили глаза, мучительно соображая, как им быть. Вернуть его или нет? Пожалуй, надобно отпустить старика. Они же не могут идти против докторов. Но, с другой стороны, он был нужен им самим, какой есть, весь искореженный, весь исковерканный, исполосованный и израненный.
— Мы его всячески будем оберегать, — пробормотал Азамат, а про себя подумал: «О Седом стоило сказать что-нибудь очень хорошее, просто хорошее — мало».
— Мы его не дадим в обиду, — вступилась Земфира. — Защитим от волков и злых людей.
— За вами самими нужен глаз да глаз, — начала было сердиться жена Седого, но, к счастью, ее подозвал к себе старый шкипер, который был фронтовым другом ее мужа, и тем спас отчаянное положение.
За грибами сперва надо было ехать на электричке, потом несколько километров идти пешком до самого дремучего леса.
Зеленый поезд мчался вдоль реки Демы, которая то льнула к железной дороге, то, будто рассерчав, убегала прочь. Долго она пропадает в чащобе, пока опять не блеснет у моста.
Седой все время стоял возле окна и молча глядел на дорогу. О чем, интересно, он думал? Может, про Дему, которая неуловима?
А между тем Азамату хотелось расспросить его о множестве вещей: всегда ли судьба справедлива или нет? трудно ли быть судьей? можно ли прожить всю жизнь без ошибок? Но боялся нечаянным вопросом рассердить его. И вообще мальчишке хотелось расспросить и про Испанию, и про войну, и про то, как надо жить…
Так и не удосужился судья взглянуть хотя бы один разок на мальчишку.
…Грибов собрали четыре корзины. К удивлению мальчишек, отчаянно
Большой привал решили устроить на берегу, поэтому, не задерживаясь, повернули в обратный путь.
Усталость сказалась на первом же километре. Смолкли даже самые неисправимые балагуры. Шли молча, упорно глядя под ноги. А травяной ковер был опален зноем, поэтому тоже казался безумно усталым.
Лишь Галя Лесная не потеряла выправку боевой медицинской сестры. Все понимают — не положено!
То и дело слышался лишь жалобный голос Бориса-Кипариса:
— Дай сделать один глоток!
Он еще по пути в лес опорожнил свою фляжку и теперь клянчил напиться.
Никто ему не отказывал в глотке воды. К удивлению всех, лишь один Камал не протянул свою бутыль.
Дема вынырнула из-за трех березок. Соблазн был велик: прямо с ходу броситься в реку. Казалось, никакая сила не удержит мальчишек от купания. Но тут, к счастью или к несчастью, Галя Лесная вспомнила о своих обязанностях.
— Пока не остынете, никто не полезет в воду, — строго напомнила она. — За последствия не отвечаю.
Когда пугают последствиями, то невольно обуздываешь свои желания. Против медицины, естественно, не попрешь.
Пока собирали дрова да разжигали костер, прошло немало времени. Пришел срок и для купания.
Только тогда, когда вылезли на берег, отдохнувшие и довольные, Земфира вспомнила о своих прямых обязанностях. Опрокинув свой вещевой мешок на скатерть, она радостно завопила:
— Тут будет заложена коммуна!
Ее примеру немедленно последовали все. Вскоре из беляшей и пирожков, мяса и хлеба, чеснока и конфет образовалась целая пирамида. Ну, конечно, пониже египетской, но достойная внимания.
Азамат впервые за свою жизнь вкусил коммуну. Она, оказывается, получается тогда, когда забываешь, какой пирожок твой и какая конфета чужая.
Ведь всегда прекрасно делить между собой то, что есть, и то, что будет! Особенно последнее.
Шумно втягивали в себя чай, обжигая потрескавшиеся от жары губы. А гоготали наперегонки. Такое веселье обычно выпадает один раз за сорок лет.
И вот вдруг все одновременно обнаружили, что за общей скатертью нет Камала Халилова.
Естественно, поднялся изрядный переполох, но Седой успокоил атаманов одним кивком головы: за кустами, полусогнувшись, сидел Камал и в одиночестве спешил завершить завтрак.
Внезапно мальчишка обернулся, пораженный наступившей тишиной, и замер с набитым ртом. Под взглядом друзей он часто-часто замигал. Он даже не знал, куда спрятать руки, в которых держал по яйцу.
— Батя забыл положить соли, — с трудом выговорил он, тяжело ворочая языком. — Не найдется ли у вас?