Семь дней, в которые был ограблен мир
Шрифт:
Так чья-то опытная рука привела в порядок газетную суматоху и направила ее по определенному руслу. Возбуждению в стране не давали улечься. Имя Игнатия Руфа снова начало подергиваться тайной. Писали о стадвадцатидюймовом гигантском рефракторе, установленном в горах на острове Руфа. Сообщалось о необычайной силы и чувствительности астрономических приборах.
Все это интересовало только обывателей. Биржа и финансовые круги оставались спокойными. При всей осторожности нельзя было отыскать ни малейшей связи между астрономией и экономикой. Хотя люди, близко
Так прошло около полугода. Игнатий Руф, наконец, нанес подготовленному общественному мнению первый удар.
3
От скал, острых, как хребет дракона, легли угольно-густые тени, – они тянулись вниз до середины кратера. Кое-где между расселинами поблескивали лунным светом стекла в бараках. Вырисовывались ажурные очертания железных мачт канатной дороги. Сухо трещали цикады. Бесшумно летала сова – обитательница горных щелей. Сюда едва доходил сонный шум океана.
На краю ровной площадки стоял инженер Корвин и глядел вниз, откуда слышалось тяжелое дыхание и хруст камешков. Это шел Игнатий Руф. Череп его был покрыт фуляром, жилет расстегнут. Он взобрался на площадку, отдышался и поднял голову к лунному диску.
Яркая луна, казалось, притягивала и воды океана, прорезанного сверкающей дорогой, и невероятные замыслы Руфа.
– В порядке? – спросил он и повернулся к приземистому каменному зданию. По шершавым стенам его скользили тени ящериц. Сквозь полукруглый купол высовывалась в небо огромная металлическая труба.
Инженер ответил, что все в порядке: новый рефрактор установлен и, движимый часовым механизмом, ползет вслед за луной. Увеличение чудовищное, – различимы площади до квадратного километра.
– Я хочу смотреть, – сказал Руф.
Они вошли в темную обсерваторию. Руф сел на лесенку перед массивным окуляром. Корвин остановился у второго инструмента, привезенного некогда на «Фламинго». В тишине тикал часовой механизм. Корвин сказал:
– Объектив наведен на Море Дождей. Сядьте удобнее, без напряжения. Снимите колпачок со стекла.
Игнатий Руф приблизил глаз к медной трубке окуляра и сейчас же отдернул голову: ослепительный серебряный свет ударил ему в зрачки. Руф издал одобрительное мычание и опять потянулся к стеклу.
Застилая все поле зрения, лунная поверхность казалась такой близкой, что хотелось коснуться ее. Это была северная часть лунного шара, – застывшая, пустынная равнина Моря Дождей. С северо-западной стороны Радужного Залива входили в нее последние отроги Лунных Альп. Далеко на юге лежали гигантские, таинственного происхождения, цирки Архимеда и Тимохариса.
– Вы видите, направо от кратера – борозда, с юга на север. Это – так называемая Поперечная Альпийская Долина. Ширина ее около четырех километров и длина сто пятьдесят километров, – сказал Корвин. – Эта трещина произошла от удара
– Да, я вижу эту трещину, – проговорил Игнатий Руф.
– Теперь смотрите южнее. В области цирка Коперника находится система трещин. Они мелкие и извилистые, происхождение их иное. Вторая система трещин, Триснекера, – на запад от Океана Бурь. Третья – в области цирка Тихо. Всего обычно насчитывают триста сорок восемь трещин. Но в наш рефрактор за одну вчерашнюю ночь я насчитал их более трех тысяч.
– Вы уверены, что эти трещины не имеют отношения к горным образованиям?
– Да. Несомненно, они – позднейшего происхождения. Кроме того, они увеличиваются в длине, число их умножилось за полустолетие. В течение четырнадцати лунных дней видимая нами поверхность луны накаливается солнцем. Так как теперь там нет атмосферы, то жар достигает огромных температур. Затем солнце закатывается, и лунное полушарие погружается в четырнадцатидневную ночь, в эфирный холод, наступающий мгновенно после заката. Возьмите каменный шар, накалите его добела и бросьте в ледяную воду…
– Он треснет на мелкие куски, чорт его возьми, – хриплым шопотом проговорил Руф и долго еще затем дышал, преодолевая биение сердца.
– Так же точно трескается лунный шар. В имеющиеся трещины попадает либо влага, еще оставшаяся на луне, либо углекислота. Затем, застывая, они значительно углубляют трещины.
– Они раздирают ее до самого центра…
– Да. Луна состоит из легких сравнительно материалов, не обладающих большой вязкостью. Рано или поздно, планета должна распасться. Если в ней еще имеется раскаленное ядро, – тем лучше: в случае слишком быстрого проникновения холода сквозь расширенные трещины оно взорвется, как бомба…
– Дай-то бог, дай-то бог, – прошептал Игнатий Руф. Он с жадностью осматривал изрытые впадинами и будто следами от лопнувших пузырей унылые пространства лунных равнин. Этот труп далекого мира будет брошен в свалку страстей, воль и честолюбий, сыграет решающую роль в чудовищной биржевой игре!
С перегоревшим вздохом Руф оторвался от окуляра:
– Я нахожу необходимым привести сюда журналистов и показать им трещины, но нужно быть уверенным, что эта сволочь увидит только то, что им нужно увидеть, и не сунет носа в наши работы.
– Мы проведем их в обсерваторию ночью, – ответил Корвин, – собранные аппараты и все, что должно быть скрыто, мы поместим в лунную тень, – она ложится до половины кратера.
Руф и Корвин снова вышли на площадку. Действительно, в этот час скалистые горы казались пустынными. Глубоко под ногами виднелся лишь хаос камней. Густая тень покрывала толевые крыши мастерских на дне кратера, склады материалов и «собранные аппараты».
Работы производились в величайшей тайне. Никто из работающих на острове не имел права отлучиться. Письма просматривались. Пароходы выгружались на открытом рейде, откуда материалы подавались по канатной дороге в горы. С борта ни один человек не спускался на берег.