Семь грехов куртизанки
Шрифт:
— Послушай, что мать говорит, — посоветовал отец.
— Эй, у меня идея! — выкрикнула Пайпер. — Что, если вы с мамой для разнообразия послушаете меня?
Воздух начал с шумом втягиваться в ноздри Пайпер и со свистом вылетать из них. Эти звуки были единственными в столовой.
— Так вот народ… Мне только что исполнилось тридцать, верно? Я не получила от вас открытки. Или подарка. Ничего. Наверное это вылетело из ваших изголодавшихся по углеводам голов.
А провокационного в этой одежде только то, что она не скрывает факта, что я женщина и у меня есть женские части тела с двузначными
Отец фыркнул. Мать уронила вилку на тарелку, и кусок пассерованной в имбире капусты приземлился на скатерть.
О господи! Мать честная! Пайпер не собиралась говорить этого вслух. И отметила про себя: «Слову народ не место в моем лексиконе».
Она вскочила со стула. Бросила несчастную салфетку на стол, схватила сумку и расправила плечи.
Выражение недоумения по-прежнему не сходило с лиц родителей. Может, стоило подождать, пока ей не исполнится шестьдесят?
— Послушайте, я сожалею, что говорила с вами в таком тоне. — Пайпер едва сдерживала слезы. Ее плечи ссутулились. В груди было пусто. — Я пойду.
Прежде чем выйти за дверь, Пайпер услышала, как отец попытался одним словом объяснить нехарактерную для дочери вспышку.
— Молочное, — сказал он.
Позднее, вечером, Пайпер без особой радости готовилась к выходу на работу. Она выбрала наряд, собрала сумку, которая к нему подходила, и разложила косметику на столешнице в ванной, но все ее мысли были лишь о том, какую она потерпела неудачу.
Конечно, она кричала на родителей. Очень по-взрослому. Но потом она извинилась. Как будто это она виновата, что ее родители эмоциональные сухари!
Пайпер уперлась ладонями в край столешницы и подняла глаза к зеркалу. Новая женщина встретила ее взгляд — и какой же она была сердитой!
Ты взорвешься, если не найдешь смелости постоять за себя. Без извинений. Как Офелия. И к черту последствия.
Изучая гнев и горе в собственных глазах, Пайпер вдруг осознала иронию всего этого.
Ей недостает храбрости рассказать правду о жизни другой женщины, не говоря уже о собственной.
Глава тринадцатая
В ту секунду, когда Мик увидел Пайпер, у него подогнулись колени. Перед глазами потемнело. В ушах как будто зазвонили колокола собора Святого Креста [21] . Его тело рухнуло в дно из кресел конференц-зала. Стало трудно дышать.
Пайпер Чейз-Пьерпонт буквально сразила его наповал.
У нескольких человек в конференц-зале отвисла челюсть. Один парень уронил пластиковый стаканчик с горячим кофе. Парочка других бросилась вытирать пятна бумажными полотенцами. Один кадр даже сфотографировал Пайпер на свой смартфон.
21
Кафедральный собор в Бостоне, центр католической Бостонской архиепархии.
Но Линк Норткат, подхалим,
— Пайпер? — Голос Линка прозвучал немного пискляво, в повышенном диапазоне. — Ты ли это?
Мик неотрывно следовал взглядом за Пайпер, которая ступала по конференц-залу с кошачьей грацией, сияющая, блестящая и уверенная — одним словом, сорокаградусный секс, налитый в пару каблуков.
Каблуки. На ней были чертовы каблуки. И настоящее платье.
У Мика начали потеть ладони. Это видение не может быть настоящим. Он поморгал, но Пайпер по-прежнему была в зале и по-прежнему двигалась, как горячий нож сквозь тающее масло. Мик решил как можно сильнее ущипнуть себя за внутреннюю сторону левого бедра, чтобы убедиться, что это не сон. Боль была сильная, на глаза навернулись слезы.
Матерь Божья, а ведь Пайпер Чейз-Пьерпонт настоящая красотка!
К тому времени как взмыленный Луи Лапалья вошел в конференц-зал, жонглируя пачкой бумаг, ноутбуком и чашкой кофе, там уже царил хаос. Он начал говорить, не успев привести себя в порядок или хотя бы усадить свою задницу в кресло.
— Ну что, народ? За дело. У меня в десять тридцать будут журналисты с общественного телевидения. О, с возвращением, Пайпер, — сказал он, открывая ноутбук и нажимая кнопку «Пуск». Он усмехнулся и наконец обвел взглядом собравшихся. — Как твое отравление чер…
В комнате повисла тишина. Пайпер стояла за спинкой своего кресла и вежливо улыбалась. Тут Мик заметил, что она выбрала место как можно дальше от него. Еще немного дальше — и она бы уже не попадала на одно с ним собрание.
— Гораздо лучше, спасибо, — сказала она.
— Ни хрена себе.
Лапалья зажал рот рукой и выпучил глаза от смущения. Все, кроме Мика и Пайпер, взвыли от смеха. Мик подозревал, что в крошечном мозгу Лапальи сейчас крутятся всего три слова: Сексуальное. Домогательство. Жалоба.
— Э-э-э… а… — Лапалья помотал головой. Краска сбежала с его лица. — Хватит, народ. Боже мой. Черт. Пайпер, я очень извиняюсь. Э… это шок. Просто ты выглядишь так…
Мик мысленно заполнил пробел: Здорово. Сексуально. Собранно. Восхитительно.
— …мило, — продолжил исполнительный директор музея. — А теперь, э-э, давайте начнем, хорошо?
Пока все остальные веселились, Мик продолжал изучать Пайпер. В самом деле, она являла собой пиршество для зрительной части коры головного мозга. На ней было облегающее платье-халат цвета слоновой кости в коричневую крапинку, и хотя по стилю эта одежда однозначно относилась к деловой, она нисколько не умаляла таившегося под ней греховного потенциала.
Пайпер подобрала к платью босоножки нейтрального цвета, с открытым носком и на высоком каблуке. Ее лицо было приветливым и выглядело здоровым. Ее улыбка ослепляла. Волосы были темными и блестящими, и Мик поймал себя на том, что не помнит, какая прическа была у Пайпер на прошлой неделе и что сегодня она кажется очень естественной. А глаза…