Семь камней
Шрифт:
Прежде Майклу даже в голову такое не приходило, но теперь ему было нелегко избавиться от этой картины. Он поднес к лицу носовой платок и покашлял в него, чтобы скрыть покрасневшее лицо.
Мадам Брешен двинула супруга в бок локтем. Он что-то пробурчал, но не придал этому значения; вероятно, это была у них нормальная форма супружеского общения.
– Бесстыдник, – сказала она без заметного возмущения. – Так говорить о Христовой невесте. Радуйся, что Боженька не поразил тебя ударом молнии.
– Ну, пока еще она не его невеста, – возразил ее супруг. – И вообще, кто создал такую попку? Наверняка Богу будет лестно услышать такое искреннее признание его мастерства. Да еще от человека, который знает
Тихий смех молодого человека, сидевшего напротив, показал, что месье Брешен не одинок в своей оценке, и мадам направила на него укоризненный взгляд. Майкл тщательно вытер нос, стараясь не встречаться взглядом с месье. Внутри него все дрожало, причем не от шутки попутчика и не из-за шока от неожиданной похоти. Он чувствовал себя ужасно.
Полосатые чулки Джоан исчезли в люке. Месье вздохнул.
– Христос не согреет ей постель, – сказал он, качая головой.
– Зато Христос не будет пердеть в ее постели, – заявила мадам, вынимая вязание.
– Pardonnez-moi [21] … – сказал Майкл сдавленным голосом и, прижав платок к губам, торопливо бросился к лестнице, словно застигнутый морской болезнью.
Впрочем, его терзала не mal de mer. [22] Он увидел Джоан, ее фигурка смутно виднелась в вечернем свете возле релинга, быстро повернулся и ушел на другой край судна, а там вцепился в поручень, словно от этого зависела его жизнь, и позволил мощным волнам горя захлестнуть его, накрыть с головой. Только так он сумел пережить эти последние недели. Держался, сколько мог, ходил с веселым лицом, пока какая-нибудь неожиданная мелочь, обломок эмоционального мусора не ударял его прямо в сердце, словно стрела охотника, и тогда он поспешно уползал в какое-то укрытие и извивался от бесконечной боли, пока ему не удавалось взять себя в руки.
На этот раз такой стрелой стало неожиданное замечание мадам Брешен, и его лицо исказилось болезненной гримасой: он смеялся, несмотря на лившиеся по его щекам слезы, вспоминая Лили. Она съела на обед угрей под чесночным соусом – от них она всегда потом пукала, беззвучно, но смачно. Когда его окутали ужасные миазмы, похожие на ядовитый болотный газ, он стремительно сел на кровати и обнаружил, что она глядит на него и на ее лице написаны ужас и негодование.
– Как ты посмел! – заявила она с видом оскорбленного величия. – Правда, Мишель.
– Ты ведь знаешь, что это не я!
Она открыла рот, и к ее ужасу и осуждению добавилось еще и негодование.
– О! – воскликнула она, прижимая к груди своего мопса Плонпона. – Ты не только пукаешь словно гниющий кит, ты еще пытаешься свалить вину на моего бедного песика! Cochon! [23] – После чего она принялась деликатно трясти свободной рукой простыню, направляя отвратительный запах в его сторону, а песик лицемерно посмотрел на Майкла, повернулся и с большим энтузиазмом лизнул в лицо свою хозяйку.
23
– О, Иисусе, – прошептал он и, поникнув, прижался лицом к поручню. – О Господи, девочка моя, как я люблю тебя!
Он уронил голову на руки, его тело беззвучно сотрясалось от рыданий; иногда мимо проходили матросы, но никто не замечал его в темноте. Наконец его немного отпустило, и он тяжело вздохнул.
Ладно. Теперь он продержится некоторое время. И он с опозданием поблагодарил Господа, что ехал с Джоан – или сестрой Грегори, если ей нравится, – и должен был немного присматривать за ней. Он не знал, как он смог бы пройти по улицам Парижа до своего дома один. Как он войдет в дом, поздоровается с прислугой, – Джаред тоже будет там? – увидит огорчение на их лицах, выслушает их слова сочувствия в связи с кончиной отца, закажет еду, сядет… все это время желая просто рухнуть на пол их пустой спальни и рыдать словно пропащая душа. Рано или поздно ему придется пройти через это – но только не теперь. И прямо сейчас он с облегчением воспользуется предложенной отсрочкой.
Он решительно высморкался, убрал смятый носовой платок и спустился за корзиной, присланной матерью. Ему самому не лез кусок в горло, но он покормит Джоан и, возможно, еще хоть на минуту отвлечется от своих грустных мыслей.
– Вот как надо делать, – посоветовал ему Йен, его младший брат, когда они стояли вдвоем, опираясь на перекладины загона для овец и подставив лица холодному зимнему ветру, пока их отец безуспешно боролся со смертью. – Старайся, ищи возможность прожить еще одну минуту. Потом еще. И еще одну. – У Йена тоже умерла жена, и он знал, что говорил.
Он утер лицо – при младшем брате он мог рыдать не стесняясь, чего не мог делать при старшем или девочках и, уж конечно, при матери.
– И тогда со временем станет лучше? Ты об этом мне говоришь?
Брат повернулся к нему; с искаженного татуировкой могавков лица смотрели спокойные глаза.
– Нет, – тихо ответил он. – Но через некоторое время ты обнаружишь, что оказался уже в другом месте. И что ты стал не таким, каким был раньше. Тогда ты оглядишься по сторонам и поймешь, что с тобой. Может, найдешь себе дело. Вот это помогает.
– Ладно, ничего, – тихо пробормотал Майкл и расправил плечи. – Посмотрим.
К удивлению Ракоши, за грубоватой барной стойкой он увидел знакомое лицо испанского карлика. Если Максимилиан Великий и удивился при его появлении, то виду не показал. Другие посетители – пара фокусников, оба однорукие (но у одного отсутствовала правая рука, у другого левая), беззубая карга, которая, шамкая, что-то бормотала над кружкой арака, и нечто, похожее на десятилетнюю девочку, но точно не девочка, – повернулись и уставились на него, но, не увидев ничего примечательного в его поношенной одежде и сумке из мешковины, вернулись к своему занятию – стремлению напиться настолько, чтобы делать потом ночью то, что нужно делать.
Он кивнул Максу, выдвинул расколотый бочонок и сел.
– Что желаете, se~nor?
Ракоши прищурил глаза. Макс никогда не наливал ничего, кроме арака. Но времена изменились; рядом с бочонком грубого бренди стояла хризолитовая бутылка с чем-то еще, возможно, пивом, и бутылка из темного стекла с какой-то надписью мелом.
– Макс, пожалуйста, арак, – ответил он, решив, что лучше выбрать знакомое зло, и с удивлением увидел, как карлик прищурил глаза.
– Как я вижу, вы знали моего почтенного отца, se~nor, – сказал карлик, ставя кружку на стойку. – Вас давно не было в Париже?