Семь капель счастья
Шрифт:
Пора. Легко сказать. Сделать труднее. Как её устраивать-то, эту жизнь? Так получилось, что за свои двадцать пять лет Инка пережила всего две любовные истории. Хотя первую историей-то можно назвать с натяжкой. Так, девчачья любовь к ботанику Лёше из параллельного класса. К ботанику не в смысле любителя растений, а в смысле тихони и отличника. Впрочем, она сама в школьные годы была такой же тихоней и отличницей. Девочка-ромашка: книжки читает, крестиком вышивает, на флейте играет.
К книжкам Инка пристрастилась вскоре после гибели родителей. Читала толстенные тома Жюля Верна, Луи Буссинара, Фенимора Купера и словно переселялась на время в другой мир, где всё было хорошо, где все потери оборачивались приобретениями. А в её мире потери оставались потерями, и единственное,
Впрочем, после гибели родителей Инка на бога обиделась. И на флейте играть перестала. Точнее, перестала млеть от тех звуков, которые теперь у неё получались, – они уже не сплетались узорами. Они вообще перестали быть видимыми, превратившись в механическое сотрясание воздуха. Музыкальную школу Инка окончила больше по бабушкиному настоянию, забросив потом инструмент подальше на шкаф. А вышивать продолжала, и читать толстенные романы тоже – там жить было хорошо, правильно и безопасно.
Так что на момент влюблённости в Лёшу Инка в отличие от своих одноклассниц, которые уже вовсю переживали бурные и недетские романы, была начитана, романтична и непорочна. Впрочем, и Лёша не был крутым перцем. После полугода встреч, прогулок и поцелуев на заднем ряду кинозала он выдал, что их отношения отвлекают его от главной цели жизни. Что сейчас для него на первом месте должна стоять учёба. Что он должен сначала окончить школу, поступить в институт, окончить его и только потом заниматься своей личной жизнью.
Инку тогда царапнуло, что её как бы отодвигают в сторону до лучших времён. Но встречи с Лёшей прекратила без особых страданий. После школы он поступил в медицинский институт на гинеколога. Инка хмыкнула, узнав, от какой великой цели она его отвлекала, но сохранила с парнем приятельские отношения, Лёшка позванивал изредка, пару раз в год, на праздники, Инка знала, что парень окончил институт с отличием и теперь стажируется интерном в одной из Нижегородских больниц. В общем, цели своей жизни достиг, женские болезни изучил, может, уже и с личной жизнью разобрался. Не то, что она, никаких целей, плывёт, куда несёт.
После школы Инку занесло в Нижегородский политехнический на радиотехнический факультет. Поступала она туда по нескольким причинам. Во-первых, близко от дома, что с учётом многочасовых нижегородских пробок большой плюс. Во-вторых, конкурс там был небольшим, а значит, можно поступить на бюджетное отделение. А для них с бабушкой это было основным аргументом. Их семейный бюджет – бабушкина пенсия, Инкина пенсия за родителей и Инкины случайные подработки от доставки телеграмм и летней торговли квасом – вряд ли выдержал бы платную учёбу.
Поступив на радиотехнический, в общем-то, наобум, Инка неожиданно угадала. Ей понравилось учиться. Все эти транзисторы и резисторы оказались вполне понятной и увлекательной штукой. И теперь уже они её завораживали своей возможностью делать чудо: принимать, передавать и усиливать звук. И рисуя схемы и эпюры, Инка глядела на схему и как будто слышала сам звук. Да и группа у них сложилась дружная и какая-то правильная, что ли. Девчонок было немного, ни одной кривляки, и
А к концу второго курса один из их мальчиков, Андрей, начал оказывать Инке особые знаки внимания. Позвал в кино, она пошла, и словно вернулась в школьные годы с поцелуями в последнем ряду. Правда, если с Лёшей-ботаником это были влажные робкие прикосновения к губам, то с Андреем – атаки. Он целовал её, словно территорию завоёвывал, жёстко придерживая за затылок и шаря по груди ладонью. «Не надо! – вырвалась тогда, в самый первый раз, Инка, с трудом переводя дух. – Не надо так целоваться, слишком пошло получается!».
Он вроде бы понял, и они продолжали встречаться. Встречались всю весну и часть лета, и со временем Инка привыкла к его натиску и прикосновениям, уговорив себя, что в двадцать лет пора бы уже не быть такой недотрогой. Она даже научилась отвечать на поцелуи, разжимая зубы и впуская его язык.
А потом Андрей пригласил её к себе на дачу. Впрочем, не только её – всю группу позвал праздновать день рождения. На даче было здорово. Родиться Андрею посчастливилось в июле, и участок ломился от яблок, груш, смородины и малины. Они с девчонками паслись на этих ягодах, успев между делом настричь тазик салата из розовых мясистых, сахарных на изломе помидоров и крепких оранжево-зелёных перцев, которые росли в тепличке. А мальчишки жарили шашлыки из куриных крылышек и свиных рёбрышек, и дух шёл такой, что, наверное, захлебнулись слюной все окрестные собаки… Андрей выставил к шашлыкам пятилитровую бутыль домашнего смородинового вина прошлогоднего урожая, и это восхитительное тёмное сладкое вино пилось легко, как компот. Однако мальчишки с каждым бокалом «компота» смелели, а девчонки – добрели и позволяли сокращать дистанцию.
Инка тоже расслабилась, и было ей так безопасно и так хорошо! Поэтому когда Андрей утащил её целоваться на летнюю кухню, она не возражала. И когда на стол усадил и пустил руки шарить по телу – не возражала. Вино плескалось в крови, шумело в ушах, кружило голову. Она спохватилась и попыталась возразить, только когда его прикосновения стали совсем уже стыдными, но было поздно. Он её просто завалил на стол, навалился сверху и отымел. Именно так она потом и думала о произошедшем – отымел. Грубо, сильно, напористо, ладонью зажав рот, чтобы не кричала.
– Прости, но я больше не мог сдерживаться, – сказал он, когда всё закончилось. Потом отодвинулся от неё и вскрикнул: – Что это? Кровь?
– Кровь, – согласилась Инка, садясь на столе и поправляя безнадёжно перепачканную юбку. Ощущения внизу живота были примерзкими. На душе – тоже.
– У девушек всегда кровь идёт при дефлорации. Что ты так на меня смотришь? Да, ты первый. Считай, что я подарила тебе свою девственность. На день рождения.
– Инка, прости меня, Инка, я не думал… – забормотал Андрей и потянулся к ней обнимать, но Инка вскинула руку, останавливая.
– Не надо. Не тронь меня. Ты – животное.
– Ин, я же не думал… Ты бы сказала, что ни с кем… Я четыре месяца терпел… Ну что мне теперь, пойти и повеситься из-за твоей непорочности?
– Да нет, зачем же, живи, – пожала Инка плечами, сползая на пол. Мерзость в душе превратилась в тошноту, и она подышала через рот, чтобы отпустило. Посмотрела на юбку – кровь умудрилась как-то так впитаться в цветной узор, что казалась его продолжением. В таком виде вполне можно было доехать до дома. – Я домой поеду. С днём рождения.