Семь клинков во мраке
Шрифт:
Когда парнишка это осознал и его рука немного опустилась, я поняла, что дело в шляпе.
Одним движением я схватила его запястье, выбила оружие и заломила руку за спину. А потом дернула к себе – он заорал, – взяла за горло свободной рукой и глянула поверх его плеча на товарищей паренька. Те даже сообразить толком ничего не успели.
– А ну слушать сюда, – прорычала я. – Хотите понаделать в своем дружочке дыр – вперед. Хотите, чтобы все отсюда вышли живыми, – убирайте эти свои штуковины и говорите, где прячется Дайга.
Я внимательно
Но нет.
Они нервно переглянулись, увидели в глазах друг друга страх, и это придало им сил. Вскинув оружие, они направили его на меня, держа пальцы на спусковом рычаге. Прицелились так, чтобы – как им казалось – не задеть друга.
И вот тут я поняла, что все принакрылось медным тазом.
Я оттолкнула пацана, уже слыша, как завыли автострелы и как воздух пришел в движение. Зажужжали крошечные моторы, загудела тетива. Болты пролетели мимо, не задев ни меня, ни пацана. Я нырнула за стойку.
Дерево затрещало под градом болтов. Кажется, они надеются нашпиговать стойку железом так, чтобы она развалилась. Рано или поздно снаряды у них кончатся, но дожидаться я не могла.
Особенно когда расслышала звук выстрела из ручницы.
Помещение озарила невероятная вспышка огня. Воздух заполнила затхлая вонь севериума. И половины стойки как не бывало.
Я натянула палантин пониже, прикрываясь от града дымящихся щепок. Пацан держал в руках примитивное оружие – с равным успехом оно могло выстрелить или взорваться, – но оно здорово грохотало и разносило все вокруг, так что, видимо, ему было насрать.
Вдобавок, расслышав, как он перезаряжает, я пришла к тому же выводу, что и, несомненно, сам пацан.
Попасть ему нужно всего раз. А у меня осталась только половина стойки.
Я вытащила из кобуры револьвер, и он приветственно блеснул, готовый меня потешить. Он горел теплом, бурлил радостью, которая текла сквозь перчатку мне в ладонь. Его бронзовый ствол, вырезанный в виде драконьей пасти, ухмыльнулся, словно спрашивая, как же мы собираемся повеселиться.
Ненавижу его разочаровывать.
Свободной рукой я нырнула в сумку на бедре. Нащупала патроны. На серебряной гильзе каждого есть гравировка. Я пробежала пальцами по ним, произнося буквы одними губами.
Геенна – слишком смертоносно. Изморозь – слишком медленно. Руина – о, вот девонька моего калибра.
Я распахнула гнездо, патрон скользнул в барабан. Взвела курок, досчитала до трех, поднялась на ноги.
И на долю мгновения уловила выражение лица пацана. Я видела его уже тысячу раз, и мне никогда не надоест. Когда человек смотрит в дуло моего револьвера, глаза распахиваются, челюсть отвисает, онемевшие губы шепчут одно и то же слово.
Его имя.
Я не целилась; с Руиной этого не нужно. Спустила курок, направив выстрел ровненько мальцам под ноги. Пуля ринулась вперед, через миг ударила в пол. И что же случилось еще через
Ну, думаю, я разгромила Ральпу таверну.
Заклинание сработало, как только металл ударился об пол. Яркая вспышка – а потом воздух вспух мерцающей сферой и с оглушительным грохотом рванул.
Детишек расшвыряло по сторонам. Они взлетели, словно на крыльях, вместе с обломками досок и стульев. Если бы у них хватило воздуха заорать, крики все равно бы утонули в звуковой волне. Девчонка врезалась в перила и скатилась по ступенькам безвольным мешком. Парнишка снес столы и приложился о стену.
Перепрыгнув через стойку, я окинула взглядом картину. Разбитые столы и стулья, вырванные половицы и идеально ровная яма в земле там, куда угодила пуля.
Руина та еще штучка: не убьет, но больно будет так, что наверняка подумаешь – лучше б помер. С ее помощью имперцы подавляли в колониях восстания, пока те не переросли в революции, с которыми несмертоносные чары уже не справились бы.
Пацан лежал у двери и едва дышал. Я оглянулась на его дружков – убедиться, что они в том же состоянии. Глупо, наверное, оставлять их вот так. Но неужто я не смогу справиться с кучкой паршивцев без смертоубийства?
Им, разумеется, об этом знать не обязательно, верно?
Я схватила пацана за грудки, шваркнула его спиной об стену, ткнула в лицо ухмылкой своего огромного револьвера.
– Дайга рассказал вам, что это? – Я вжала дуло пацану под подбородок. – Дайга рассказал вам обо мне?
Пацан уставился на меня круглыми глазами и лихорадочно закивал.
– Тогда ты знаешь, что я этой штукой творила, – прорычала я. – Знаешь, что не стану повторять. Где он?
– Д-древние руины, – запнулся он. – Четыре часа пути на восток отсюда, у подножья горы. Я… я могу показать, если вы…
– Я – нет. – Я швырнула пацана на пол. – Я не стану тебя убивать, малец. Но ты кое-что для меня сделаешь.
– Д-да! Что угодно!
– Во-первых – говори, чем зарабатываешь на жизнь?
– Я подмастерье! Подмастерье писаря!
– И для этого тебе нужны две руки?
Он опять вытаращил глаза.
– Э-э… нет…
И заорал – я с размаху саданула каблуком ботинка ему по кисти и услышала хруст каждого пальца.
Наверное, куда лиричнее было бы взять с него клятву, что он навсегда оставит преступную жизнь. По правде говоря, в юности я пыталась так делать. После множества шрамов и ошибок я усвоила, что лучший учитель – это опыт.
Я не убивала детишек, разумеется, но и не позволяла им тыкать мне в лицо оружием и уходить невредимыми.
– Во-вторых, – наклонилась я ближе, – говори, что расскажешь вашим примирителям, когда они тебя спросят, кто виноват.
Под конец, если хочешь знать, из чего сделан человек, нужно взглянуть ему в лицо и услышать, как он произнесет твое имя.
Парнишка поерзал, потянул время, пытаясь справиться со страхом в глазах и болью в руке, а потом наконец произнес:
– Сэл Какофония.