Семь кругов откровения
Шрифт:
– Ну, были у тебя мужчины, - добавил он после паузы.
– Ну и ладно. У кого же их не было? Ведь они были, их больше нет. Будем считать, что их нет совсем.
– Андрей, - сказала Светлана тихо, - ну а если бы, к примеру, это был человек, которого ты встречаешь почти каждый день? Как тогда считать, что его нет?
– Про кого это ты?
– Ни про кого. Ни про кого! Я просто так спросила.
Она встала и подошла к окну.
– Светланка, ты плачешь? Я тоже сейчас заплачу. Ну почему, почему ты все время, прежде чем сказать правду, обязательно
– Не знаю. Не знаю я. Я ничего не знаю!.. Это Валька. Контарев. Из отдела автоматики.
– Кто? Валька?
Вот это был номер. "Что она в нем нашла?
– думал Андрей.
– Щупленький, плюгавый какой-то, лысоватый и, по-моему, дурак дураком".
– Когда это? Давно?
– Да, года полтора, тебя ещё не было в институте. Дай мне сигарету.
А сигарет не оказалось. Андрей не курил, да и Светлана, собственно, не курила, так, покуривала, и сигареты они не купили. Бежать под дождем в ларек? Или к соседу? Нет, нельзя никуда бежать - разговор не окончен. И тут он вспомнил: в ящике стола лежат сберегаемые как сувенир две штучки "Примы" табачной фабрики города Канска, где Андрей давным-давно работал в стройотряде.
Сигареты пожелтели от времени и так высохли, что при каждой затяжке раздавалось тихое потрескивание.
– Ну и черт с ним, с Валькой, - сказал Андрей, - ведь он же мне не друг, в конце концов...
Они снова сидели рядом, он посмотрел на сигарету в её пальцах, и увидел, как две тоненькие зыбкие струйки дыма, параллельно поднимавшиеся вверх, вдруг задрожали и спутались.
Светлана судорожно затянулась, всхлипнула, и из глаз её снова покатились слезы.
Андрей уже устал. Он смотрел на неё прямо и ни о чем не спрашивал. Она спросила сама:
– А Бернадский тебе друг?
– Бернадский? Почему ты спрашиваешь?
И тут же до него дошло.
Шура Бернадский был его школьным другом с шестого класса. Потом они вместе учились в институте, а потом, отработав по распределению три года на "ящике", Андрей устроился в НИИ, где работал Бернадский, именно Шура рекомендовал его своему завлабу.
"Так, значит, и ты, Брут..."
– Когда?
– спросил он обессилено.
– Да сразу, как я пришла в институт. Два года назад.
– И долго вы с ним?..
– С ним - долго.
И Андрей понял, что именно Шура был у Светланки непосредственно перед ним. Он хотел спросить про последний раз, но не решился и спросил другое:
– У вас было серьезно?
– Серьезнее, чем со всеми остальными.
– Но ведь он женился.
– Ну и что?
– Как? И после тоже?
– И после тоже.
"Ну и свинья же этот Бернадский!" - подумал Андрей. Он вспомнил Зиночку, Шурину жену, симпатичную, простую, добродушную девчонку, и как они в вчетвером ходили в кафе отмечать Восьмое марта.
Дождь шумел ровно и тихо, словно исправный мотор. Теперь закурил Андрей. Ему вдруг подумалось, что не всегда хорошо знать правду. Наверное, не всегда. И все-таки ложь - это ещё хуже.
А
И словно читая мысли Андрея, Светлана вдруг сказала:
– Да, я плохая, Андрюшка. Я очень плохая. Но что мне делать, раз я такой родилась. Просто я очень увлекающаяся, влюбчивая я. Просто влюбчивая.
И снова она заплакала.
И, бросив под дождь недокуренную сигарету, он спросил:
– А Батюк?
Она закрыла лицо руками и заплакала в голос.
– Ну, зачем ты мучишь меня, зачем?
– всхлипывала Светлана.
– Тебе приятно мучить меня? Между прочим, он очень даже ничего. Как мужчина. Ты думаешь, я не могла увлечься Батюком? Могла. Ты знаешь, как нам трудно с мамой? Мы живем без отца. Ты знаешь, как это неприятно, когда за два дня до зарплаты не остается ни копейки? А Батюк - отличный мужик. Да!
И вдруг она прижалась к нему, спрятала лицо на груди и прошептала:
– Знаешь, какой он мерзкий? Он ужасно, ужасно мерзкий...
– Ну, успокойся, Светланка, пожалуйста, успокойся. Это все чепуха. Че-пу-ха. Ты слышишь меня?
– А то, что, кроме того, первого, у меня было ещё два аборта - тоже чепуха? А после третьего мне сказали, что у меня никогда не будет детей - и это чепуха?
– Чепуха, - сказал он жестко.
– У тебя будут дети. Эти врачи, они ни черта не понимают.
– Правда? Ты так думаешь?
– Я знаю. У нас будут дети.
– Андрюшка, милый, Андрюшка...
– Светланка, он гладил её по лицу, целовал ей шею, - плюнь на все. Ведь тебе хорошо со мной? Ведь у нас же с тобой по-настоящему. А когда по-настоящему, то ведь больше никто не нужен, и никого не надо обманывать. Ну, скажи, после того, как я появился, у тебя не было никого? Правда, Светланка? Ну что же ты плачешь, глупенькая?
А она все плакала, а дождь за окном все шел, и сквозь дождь и слезы она проговорила:
– Конечно, никого, я тебя не обманываю больше, я все рассказала.
И в её словах он опять ощутил едва уловимый горьковато-сладкий запах лжи и, как охотничий пес, почуявший дичь, насторожился и приготовился найти, схватить, скрутить и уничтожить эту так долго прятавшуюся ложь.
– Не надо изводить себя, Светлана, не надо ничего скрывать, - только и сказал он.
И внезапно вспомнил какой-то хороший и страшный фильм. Скупо обставленный кабинет, утомленный следователь в выцветшем кителе с расстегнутым воротом, портрет Железного Феликса над его головой и резкий свет настольной лампы, повернутый к женщине, в ужасе скорчившейся на стуле напротив сурового блюстителя закона...