Семь лепестков
Шрифт:
— Он думает, что он убил Зубова.
— А Зубов убился? — спросил Антон.
Ну, наконец-то. Зубову удалось убиться. Повезло. Вставило все-таки. Стоило только о нем подумать.
— А чем он убился?
— Он не убился, — терпеливо сказал Горский, — его убили.
— То есть как? — не понял Антон.
— Кажется, застрелили вчера.
— Ой, блядь! — выпалил Антон и подумал, что надо как-то срочно вернуться в обычное состояние сознания, хотя и неясно — как.
Горский тем временем рассказывал, как Олег приехал к нему сегодня днем и не то просил отпущения грехов, не то похвалялся своими достижениями.
Антона не особо беспокоило моральное состояние Олега. Возвращаясь к реальности, он осознавал, что появившаяся было ниточка быстро оборвалась. Антон не слишком-то верил в эффективность вуду и именно поэтому испугался всерьез. Как и положено в детективах, количество трупов возрастало по мере развития сюжета, но Антону, в отличие от Эркюля Пуаро, никто не мог дать гарантии, что сам он доберется до финала живым.
Потому утром следующего дня он кинулся звонить Владимиру, который — как ни крути — был кем-то вроде его работодателя. Антон не хотел объяснять все по телефону: в конце концов, Белов тоже был одним из подозреваемых, и потому Антону было интересно увидеть, как он отреагирует. Впрочем, поговорить с Беловым было все равно невозможно: дальше секретарши Антону не удалось пробиться, а та в конце концов снизошла до сообщения, что «Владимир Сергеевич будет ждать вас завтра в пять вечера».
В пять вечера Белова в офисе не было, секретарша равнодушно предложила Антону подождать в приемной. Сорок минут ушло на то, чтобы прочитать три последних номера «Коммерсанта», лежавших тут же на журнальном столике. Общественная жизнь настолько мало интересовала Антона, что изучение газет превращалось для него в увлекательное занятие, сравнимое разве что с попыткой читать многотомную фантастическую эпопею типа «Хроник Эмбера» с пятого тома. Безвылазно прожив в Москве всю свою жизнь, Антон до сих пор имел слабое представление о том, кто такой Черномырдин, и считал, что достаточно того, что он узнает Ельцина на фотографиях.
— А вы уверены, что Владимир придет сегодня? — спросил Антон у секретарши.
— Нет, — так же невозмутимо ответила та, а на возмущенную реплику «Но мне же было назначено!» пожала плечами и вернулась к своему «тетрису».
И тут же в глубине здания хлопнула дверь, и раздались уверенные, хозяйские шаги. «Ну, слава Богу», — подумал Антон и ошибся: в дверном проеме появилась худая фигура Альперовича.
— А Володька у себя? — спросил он секретаршу, едва кивнув Антону. Выслушав в ответ, что «Владимира Сергеевича нет», Андрей повернулся к Антону:
— Тоже ждешь?
— Да, — сказал Антон, вставая, — он мне на шесть назначил.
— Тогда уже ясно, что не придет, — сказал Альперович, — поехали со мной в «Бункер», он там обещал быть.
«Бункер» оказался клубом где-то на окраине Москвы. Больше всего Антона удивил контраст между роскошными машинами, припаркованными снаружи, и персонажами, находившимися внутри. Казалось, что из 1994 года Антон попал прямиком
Стоило Альперовичу войти, как к нему бросился немолодой уже, лет за тридцать, мужчина в рваной брезентовой куртке и с волосами до плеч.
— Андрей? — неуверенно спросил он Альперовича.
— Витя? — с несколько преувеличенной радостью откликнулся Альперович.
— Ну! А то кто же! А ты как?
— Ну, так как… штучки делаю.
— Какие штучки?
Альперович устало вздохнул.
— Ну, штуки я делаю, штуки, — и сев за стол, поманил к себе официанта. Он долго изучал меню, потом заказал себе виски и спросил Антона и Витю, что они будут пить.
— Я бы водки выпил, — сказал Витя, а Антон заказал себе «Кока-колы».
— А чего ты в прошлый вторник на Силю не пришел? — спросил Витя.
— Занят был, — ответил Альперович, — дела, я же говорю.
— Да ты стал совсем цивильным, — сказал Витя, оглядывая собеседника.
Альперович пожал плечами.
— Помнишь у Умки песню? Типа: «Раньше ты в столовой собирал объедки, раньше ты ходил в разодранной жилетке?»
— Было что-то такое, — наморщился Андрей, — а что Умка?
— Не видел ее давно. Говорят, она тоже цивильной стала. А ты, небось, теперь на машине ездишь… волосатых-то хоть подбираешь?
— Да какие теперь волосатые, — все так же без энтузиазма ответил Альперович.
Появился официант, расставил посуду на столе и удалился.
— За встречу! — сказал Андрей, и они выпили.
— Ты разве не за рулем? — спросил Витя.
— У меня шофер, — вздохнул Альперович, и Витя неожиданно заржал.
— Ну, ты даешь! Никак не привыкну, как все изменилось! А помнишь, как мы с тобой на третьем курсе циклодол ели?
Не то от воспоминания, не то от виски Альперович оживился.
— А то! В 215 комнате, в общаге! С Маринкой и Петюней!
— И слайды Дали еще смотрели!
— Ага! Да, Дали… ты знаешь, я, когда во Флориде был, специально в тамошний музей сходил — никакого сравнения. Первый раз — все-таки самый сильный.
— А ты знаешь, мне недавно альбом подарили — мне до сих пор нравится.
— Счастливый ты, — сказал вдруг Альперович, — вот я смотрю на тебя и думаю, что ты почти не изменился: Силю слушаешь, Дали смотришь, волосы до плеч, колокольчики-то хоть отпорол с клешей? (Витя кивнул.) А у меня вот ощущение, что жизнь двигается с такой скоростью, что если я чуть замедлюсь, то превращусь даже не в пенистый след за кораблем, а в такие слизистые дорожки, как после улиток остаются.
— Ага, — сказал Витя, — ты читал «Лангольеров» Кинга? Там про то же самое, про то, как эти самые лангольеры съедают вчерашний день.
— Нет, не читал, — покачал головой Альперович, — я теперь мало читаю. А Кинг — это тот, который «Мертвая зона»?
— Ага, — кивнул Витя, — он самый.
— Как говоришь, называется? — и Андрей вынул из кармана пиджака кожаную записную книжку.
— «Лангольеры», — повторил Витя и Альперович, открыв свой «паркер», аккуратно записал название на чистой страничке.