Семь незнакомых слов
Шрифт:
Зато кривая дорожка с этой высоколобой компанией была исключена. Вася писал стихи: самое пронзительное рассказывало о парне, которого отправили воевать в Афганистан — он третий день сидел в окопе, вокруг все погибали, вскоре и ему предстояло погибнуть, и в последние часы он писал письмо своей девушке, которая вышла замуж за другого. А Димка уже знал, что станет психологом и претендовал на звание знатока человеческих душ. Он даже придумал собственный психологический тест: в нём надо было отвечать на вопрос «что тебе больше нравится?» — яблоки или груши, огурцы или помидоры, рыба или мясо, «АББА» или «Бони М», футбол или хоккей, блондинки или брюнетки. По результатам
С Ромкой мы почти не разговаривали — так получалось. Просто здоровались или обменивались повседневными фразами. Иногда мне казалось, это и незачем. Я воспринимал Ромку не так, как остальных одноклассников — у нас было общее славное прошлое, и неважно, что оно закончилось. Мне казалось, что мы оба это понимаем и помним.
Но я ошибался. В шестом классе мы едва не подрались на уроке физкультуры. У нас вышел спор, должен ли быть пенальти или нет. Ваничкин кричал, что я задел мяч рукой, хотя на самом деле такого не было, и я кричал, что никакого пенальти быть не может. Он обозвал меня вруном, а я ответил, что сам он врун. Так мы спорили, и вдруг Ромка свернул в сторону:
— Ты вообще в последнее время, — подбоченясь, с апломбом заявил он.
— Что — в последнее время? Это ты в последнее время!
— Тебе надо быть поосторожней!
— Сам будь поосторожней!
— Я тебя предупредил!
— Подумаешь! Так я тебя и испугался!
— Ага, не испугался! А у самого коленки дрожат!
— У кого? У меня?!
Мы не успели закончить — на поле появился физрук. Ромка предложил продолжить разговор после уроков, чтобы «выяснить отношения». Мы договорились встретиться в рощице возле футбольного поля — после уроков.
До конца занятий Димка с Васей поддерживали во мне боевой дух. Вася уверял, что Ваничкин только на словах такой грозный, а в настоящем деле он сразу струсит. Димка заклинал не забывать про мою левую и несколько раз просил вытянуть руки вперед, чтобы проверить, не нервничаю ли я
Я — нервничал. Но и не из-за самой драки или не столько из-за неё. Я помнил, что в наших поединках мы были примерно равны. И хотя с тех пор произошли некоторые внушающие опасение изменения (Ромка уже два месяца ходил на бокс, и это следовало учитывать), у меня в качестве запасного варианта имелся план: лягнуть его по коленке (возможно, той самой, которой он со мной братался), а потом, когда он скорчится от боли, заехать кулаком по морде.
Меня беспокоило, что драться придётся именно с Ромкой. Мне казалось, что такого между нами не может произойти — мы просто не имеем права бить друг друга. И ещё я почему-то сразу понял, что имел в виду Ромка под «ты вообще в последнее время». Я уже несколько недель пытался стяжать славу острослова, из-за чего острил по поводу и без повода на уроках и переменах. Мне казалось, что в большинстве случаев это выходит смешно, и всем нравится. Ромка дал понять, что — не всем. Возможно, его раздражало, что я начинаю выбиваться из его предоставления обо мне, как не очень заметном человеке, и он хотел дать понять, что мне лучше так и оставаться незаметным и не стараться выделиться. Я не считал себя незаметным и собирался доказать это в честном, хотя и безрадостном бою.
К последнему уроку меня слегка била нервная дрожь, но потом выяснилось — напрасно. Ромка в рощицу не пришёл. Вместо него явился другой наш одноклассник, который жил с Ваничкиным в
Я возмутился: с какой стати он меня жалеет? А Вася и Димка тут же завопили, что Ромка просто испугался.
— Кого? — усмехнулся одноклассник. — Вас?..
Димка и Вася считали, что теперь я должен при встрече сказать Ваничкину что-то вроде: «Ага, ну и кто из нас трус?». Но на следующий день продолжения не последовало. Я сказал друзьям: Ромка — псих, и лучше с ним не связываться. Истинная причина крылась в другом: после того, как Ромка меня якобы пожалел, драться с ним почему-то стало страшновато.
Ещё я подумал, что Ваничкин в последний момент всё же вспомнил о нашей былой дружбе, и драться со мной ему показалось так же неприятно и совестно, как и мне — с ним.
Но эту мысль я почти сразу отверг — как слишком неправдоподобную и, в общем-то, ни на чём не основанную.
[1] Германская Демократическая Республика — страна, входившая в социалистический блок, возглавляемый . В ней размещались советские войска.
[2] В.И. Ленин (1870-1924) — основатель Коммунистической партии Советского Союза, руководитель Октябрьской социалистической революции, центральная фигура советской идеологии. При том, что СССР позиционировал себя как атеистическую страну, почитание Ленина носило псевдорелигиозный характер. Считался величайшим мудрецом и человеком без нравственных недостатков. Все поколения советских людей, начиная с детского сада, воспитывались на рассказах о «добром дедушке Ленине». Критика Ленина не допускалась даже в быту и влекла уголовное преследование.
[3] В позднем СССР полное среднее образование строилось на 10-летнем обучении. Десятый класс в средней школе был выпускным.
5. Как расставаться с девчонками
То, что жизнь и есть путешествие, мне открылось в тринадцать лет — после того, как отец спросил, знаю ли я, как нужно расставаться с девушками. Это случилось за день до нашей семейной поездки в Москву. У отца уже полгода был автомобиль — темно-синяя «жигули», пятая модель. Для его покупки родителям пришлось занять приличную сумму у родственников и несколько лет ждать, когда подойдёт наша очередь приобрести собственный автотранспорт. Ещё задолго до этого счастливого момента мы начали строить планы о дальних поездках — одному из таких планов теперь предстояло воплотиться в жизнь.
Во избежание дорожных поломок «жигулёнок» накануне поездки сдали для контрольной проверки знакомым автослесарям. И вот мы с отцом — как члены экипажа, ответственные за техническую часть — поехали его забирать. На обратном пути разговор вертелся вокруг завтрашнего отъезда (я ещё никогда не был в Москве, и мне приятно было в двадцатый раз обсудить, какие города мы будем проезжать и какие достопримечательности посетим), и вдруг отец, без всяких предисловий и плавных переходов, произнёс: «А кстати…» и задал свой убийственный вопрос о расставаниях.
Если бы за рулём сидел я, дело могло бы кончиться аварией. Но отец был само хладнокровие: он ловко перестроился в правый ряд и вскоре, как ни в чём ни бывало, припарковался у бордюра, неподалёку от троллейбусной остановки. Затем он заглушил мотор. Хрустнул ручник, и наступила тишина. Отец полностью открыл боковое окно и, закурив, высунул руку с сигаретой наружу, чтобы табачный дым не заполнял салон. Я тоже опустил стекло со своей стороны и показал кулак малолетнему шпингалету, который, проходя мимо, ни с того, ни с сего показал мне язык.