Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин
Шрифт:
— Пусть сначала выйдет вот этот! — сказал один из бидарцев, указывая на конюха. — А второго, — тут он указал на Офонаса, — второго-то я уложу одним толчком мизинца! Посмотрите на него, сразу видно по нему, что он не обучен искусствам битвы...
Офонас уж начал злиться, но молчал-помалкивал.
Бидарец вышел на середину двора, упёрся крепко левой ногой и сделал выпад палкой против конюха. Конюх кинулся на него, подняв палку над головой. Но бидарский боец ловко увернулся, и тотчас правая его нога вскинулась молниеносно и выбила ударом одним палку из рук незадачливого конюха. Да ещё и конюх не сумел удержаться на ногах и упал навзничь, выпустив из
— Эй! — кликнул Юсуф победителя. — Ты позабыл обо мне...
— Разве? — Тот обернулся к Юсуфу. — Я помню тебя, только вот дай мне отложить мою дубинку подальше, а там я выставлю вперёд мой мизинец против твоего тайного уда! Вот и поборемся...
И все захохотали ещё веселее.
— Будешь ли ты биться?! — крикнул Юсуф, сердясь всё более. — Теперь-то я понял, кто из нас пуглив, как малое дитя!..
Бидарец поднял свою палку. Но Офонас свою отбросил на землю утоптанную.
— Будем драться так: я пусторукий против твоей дубинки! — сказал Офонас.
— Караул! Сейчас начнётся избиение малого дитяти! — крикнул в шутку один из горожан.
— Эй, Акбар Али! А быть может, и вправду ты испугался чужеземца? — подначивал другой.
Победитель Акбар Али махнул рукой и без лишних слов снова встал для боя, выставив дубинку.
Офонас кидался на него то так, то этак; но Акбар Али делал свои быстрые движения и опускал палку то на плечо Офонасово, то на руку...
Все поддерживали Акбара Али выкриками. Наконец Офонас ухватил противника за ногу, крепко упиравшуюся в землю. Однако нога, не такая уж сильная по виду своему, оказалась крепка, будто слоновья. Офонас дёрнул её с силой... Но тут на голову его обрушился палочный удар... Всё это длилось несколько мгновений...
Офонас очнулся, почувствовав текущую по лицу воду. Он невольно провёл ладонью по лицу, приподняв руку. Было больно. Кровь текла из носа разбитого. Офонасу помогли сесть на земле, принесли водки и блюдо риса с овощами и приправами. Он оправился немного и стал есть. Он был побеждён, однако все хвалили его за храбрость и были с ним дружелюбны. Когда Офонас и его товарищ воротились во дворец, отведённый Микаилу, конюх рассказал царевичу обо всём происшедшем. Микаил призвал Офонаса к себе и много смеялся, а затем дал ему денег и сказал так:
— Не думай, будто я позабыл тебя. Вскоре ты услышишь кое о чём важном для меня.
— Я не смею спрашивать, — отвечал коротко Офонас.
— Ты не трать слишком много денег на продажных женщин, — сказал Микаил.
— Я слыхал, будто Хамид-хаджи купил для своего воспитанника и повелителя двух юных чёрных невольниц, — сказал Офонас тихим голосом.
— Ты дерзок! — Микаил смеялся. — Зачем ты стал драться с умелым бойцом? Неужто думал победить?
И Офонас проговорил неведомые слова на неведомом царевичу языке.
— Не дорога пляска, дорога выходка! — сказал Офонас.
Микаиловы глаза раскрылись широко:
— Ты сказал на своём языке? Это язык русов? — залюбопытствовал он.
— Да, мой господин, это и есть язык русов!
— Что же ты сказал?
— Я сказал, что не так важно, хорошо ли ты пляшешь, а важно, как ты выходишь на пляску да как показываешь себя в пляске своей. А это ещё и значит, что не так важно, победил я или же был побеждён; важно то, что я показал свою смелость!
— Эх, если бы ты принял правую веру, я оставил бы тебя навсегда среди моих людей.
— Моя судьба
— Что-то такое ты уже мне говорил! Оставим эти речи. Мой казначей будет выдавать тебе столько денег, сколько ты сам захочешь; он получил от меня такой приказ. А вскоре и моя судьба решится, так я полагаю.
— Я не оставлю моего господина, покамест не решится его судьба и не успокоится его сердце! — сказал Офонас.
— А теперь скажи мне ещё что-нибудь на твоём родном языке. — Микаил не приказывал, а просил дружески.
Офонас улыбнулся и произнёс:
— Яз грешный привёз жеребца в Ындейскую землю...
Микаил улыбался звукам чужого языка, они казались царевичу Рас-Таннура странными и забавными...
Офонас продолжал свои скитания по улицам и площадям Бидара. Вдруг выходил на самую большую улицу, такую широкую. Со всех сторон вздымались вверх минареты. Щеголеватые всадники в парче и кашемире красовались на прекрасных конях. Носильщики несли паланкины, в которых сидели знатные приближённые султана. Подвигались вперёд наездники на богато убранных верблюдах. Высоко на спинах слоновьих сидели под красивыми балдахинами нарядные люди в ярких одеждах.
Стоило миновать улицы бедняков, и дома уже пестрели, выкрашенные в разные краски — белые, красные, зелёные стены.
На узких улочках легко возможно было попасть под ноги того или иного слона. Никогда прежде Офонас не видал столько слонов. Но не одни лишь слоны и кони заполняли городские улицы и площади; Офонас видал и огромных толстых змей, проползавших чрезвычайно быстро. В Джуннаре горном змей не было. И при виде змеи, чёрно-пёстрой, летящей, вытянувшись, по утоптанной земле узкой улочки, Офонас невольно вскрикивал и кидался к стене ближайшего дома. И тотчас принимались утешать его и успокаивать; говорили, что эти змеи не ядовиты. Но когда одна такая змея выползла в пристройке, где Офонас спал, он, услышав шуршание, проснулся и завопил диким голосом. К нему прибежали, смеялись. Он после две ночи не спал. Но ведь не может человек вовсе не спать! Вышло так, что Офонас заснул на третью ночь крепко. И все другие ночи спал. А самое дивное было то, что змея перестала шуршать, пропала...
А нищих водилось в Бидаре куда больше, чем подле тверских церквей. Офонас и не видывал таких недугов прежде в своей жизни. Это, должно быть, все были болезни жарких стран. Но уж такие дивные язвы и струпы, такие раны, полные копошащихся червей чёрных, такие гниющие ступни, такие руки с отпавшими пальцами и кистями!..
Ночь в городе считалась поздно. Поздно выезжали стражники с факелами. Иначе при восходе луны улицы и площади всё ещё полнились народом. Луна поднималась жёлтым диском на тёмно-синем небе. Сотни светильников зажигались и освещали лавки базаров. Ноздри полнились ароматом розового масла, цветов из лавок, где торговали цветами, и благовоний всевозможных, и острых приправ. Из домов доносились звуки ситаров, и тамбуров, и флейт. Смеялись женщины, и звенели украшения серебряные. Цветов было многое множество. А браслеты танцовщиц бренчали. А певицы пели. И ладони отбивали ритм пляски. И улыбались со всех сторон хундустанские белозубые улыбки, добрые и жестокие, лживые, нежные хитрые, горячие. И не смолкал топот конских копыт. Носильщики паланкинов грубо восклицали, разгоняя толпу; звенели колокольцы слонов, дребезжали и скрипели колёса повозок...