Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин
Шрифт:
Что же вышло ночью в ущелье? По горным дорогам кони двигаются медленно. Микаил повёл пеших воинов. Он приказал им идти как возможно тише. Дорога постепенно сужалась. С обеих сторон её вставали горы. С правой стороны горы были очень высоки и казались неприступными, вершины их нависали над дорогой. С левой стороны горы были пологие, невысокие и пригодные для подъёма вверх. Микаил искал тропу. И вскоре его догадка подтвердилась: он увидел расщелину, к которой вела узкая тропа.
«Вот место засады! — подумал Микаил. — Войско войдёт в ущелье, и на него ринутся с горных вершин всадники Мубарака. А перед этой атакой, разумеется, осыплют наших воинов градом камней. Да, засада здесь. Справа горы встают отвесной стеной, там всадники не смогут подняться и спуститься. Слева же спуск удобный...»
Микаил одет был в одежду простого пехотинца — рубаха, тюрбан, дхоти —
— Вокруг нас — враги, — сказал он. — Лёгкий шум — и нас обнаружат. И тогда погибнем все!..
Микаил разделил воинов на десятки и сотни и поставил командиров. А сам решительно двинулся вперёд, вверх.
Микаил прошёл уже не один крош [129] . Рассвело. Затем полуденное солнце залило светом горы. Микаил поднялся уже на достаточную высоту. Воины Мубарака должны были находиться в засаде где-то поблизости. Надо было идти особенно сторожко. Бог весть, что сделал бы на месте царевича из Рас-Таннура любой другой разведчик! Микаил же остановился и громко крикнул:
129
…прошёл уже не один крош... — крош — мера длины в Индии, около четырёх километров.
— Да здравствует махараджа Мубарак!
Тотчас же появились вооружённые воины. Они были настроены отнюдь не мирно, а проще говоря, намеревались изрубить незнакомца на куски!
Микаил бросил лук на землю и поднял руки. Один из воинов Мубарака остановил прочих. Он приказал им броситься на незнакомца и связать незнакомцу руки и ноги. Это было тотчас сделано. Тогда человек — это, конечно, был один из командиров — начал допрашивать Микаила.
— Кто ты? — спросил он прежде всего. И его грозный голос не обещал ничего доброго. Но и Микаил ведь был не из тех, кого возможно напугать грозным голосом!
— Моё имя — Маниклал, — отвечал Микаил спокойно, будто не был брошен наземь связанный по рукам и ногам, а сидел в приёмной дворцовой зале на шёлковых подушках...
— Если ты не скажешь правду, — предупредил Микаила допрашивающий, — я прикажу убить тебя без промедления!
— Зачем же мне лгать? Я скажу всю правду о себе. Я родился в приморском городе Гоа, отец мой владел кораблём, нанимал людей и отправлял корабль с товарами в плаванье вдоль побережья. Сам он никогда не выходил в море. Из меня он также намеревался сделать хозяина кораблей. Но я мечтал выходить в море сам и уже в мечтах своих видел себя капуданом корабля, отдающим приказания громким голосом, перемогающим шум ветра. Когда проклятый Махмуд Гаван осадил Гоа, отец мой вскоре понял, что город падёт. Мы погрузили на корабль наше имущество и вышли в море с верными людьми. Корабль быстро двигался в волнах. Впереди показались ещё несколько кораблей. Мы не могли миновать их. Мой отец вышел на корму и закричал, что идёт с миром. Тотчас откликнулись с палубы одного из кораблей и звали моего отца. Мы поднялись к ним. Это оказались корабли из далёкого Рас-Таннура. С нами обошлись хорошо, накормили, напоили и развлекали беседой. А в это время их матросы уже бесчинствовали на нашем корабле, истребляя наших людей. А мы, мой отец и я, ни о чём не подозревали. Но вот с нас сорвали одежду и принялись избивать безжалостно плетьми. Связанных по рукам и ногам, нас бросили под палубой в темноту, тесноту и грязь. Долгое время мы пробыли там, задыхаясь в зловонии. Корабль быстро двигался вперёд. Затем мы поняли, что корабль стал на якорь. Нас вывели вновь на палубу. После долгого времени тьмы солнце ослепило наши глаза. Вскоре мы уже знали, что Гоа взят войсками проклятого Махмуда Гавана и разграблен. Пленённых жителей продавали в рабство. Мой отец понял, что грозит нам. Он улучил мгновение и бросился на одного из людей Рас-Таннура. Мой отец выхватил у него из-за пояса кинжал; никто не успел и глазом моргнуть, а отец мой вонзил кинжал в мою грудь, в грудь своего единственного сына, и тотчас закололся и сам, предпочитая смерть рабству и позору. Я успел понять его и был рад смерти, как возможно радоваться избавлению от мучений.
Махмуд Гаван, видя мою неколебимость, загорелся желанием одолеть меня, обратить в его веру и заставить служить ему. Но ни просьбы, ни угрозы, ни посулы, ни пытки не сломили меня. И вот, в один несчастливый для меня день, вновь привели меня к Махмуду Гавану. Я увидел расставленные яства и напитки, а Махмуд Гаван сидел и смотрел на меня милостиво. Он велел и мне сесть. Я опустился на подушки.
— Ешь и пей! — приказал Махмуд Гаван. — Твоё мужество, твоя сила духа восхитили меня. Я отпущу тебя на свободу и дам тебе денег. Ты сможешь отправиться, куда захочешь.
Я не знал, каково может быть коварство человека, подобного проклятому Махмуду Гавану. Я поверил ему и принялся за еду, совершенно успокоенный. Махмуд Гаван приказал, и тотчас откинулся ковёр, прикрывавший дверь, и резные створки распахнулись. В залу вступили танцовщицы. Красавицы окружили меня, изгибаясь. Я тянулся к ним руками и лицом. Одна из них села подле меня, наполнила чашу вином и поднесла к моим губам. Я и не думал отказаться. Девушка обняла меня за шею звенящей браслетами рукой. Нежные её губы прижались к моим губам. Неприметно для себя я пил, осушал чашу за чашей...
Что же случилось дальше? Я пришёл в себя на постели, но рядом со мной не было красавицы-танцовщицы. Я испытывал крайнюю слабость и скоро понял, что явилось причиной моей внезапной для меня слабости. По приказанию коварного Махмуда Гавана меня опоили настоем трав, вызывающих глубокий сон. Этот настой подмешали в вино. • И когда я провалился словно бы в небытие, надо мной совершили обряд обрезания крайней плоти. И вот я лежал беспомощный, страдая от слабости, вызванной потерей крови. Я желал лишь одного: отомстить Махмуду Гавану за всё: за смерть моего отца, за разорение моего родного города... Теперь я понимал, что с Махмудом Гаваном следует быть таким же коварным, каков и он сам! Я покорно изъявил желание принять веру Мухаммада:
— Ведь я уже обрезан! — так объяснил я свою покорность.
Махмуд Гаван оставил меня в числе самых ближних своих приближённых. Он доверял мне, и я не обманывал его доверия. Но в душе моей не угасала жажда мести! Я выжидал, словно пардус в засаде ночной охоты. Я ждал удобного случая для осуществления моей мести. И судьба оказалась благосклонна ко мне. Случай представился мне скорее, нежели я мог предполагать. В Бидар явился в сопровождении огромной свиты сын правителя Рас-Таннура. Разве я мог забыть, что меня сделали рабом его подданные! Уже разносилась молва о храбром махарадже Мубараке, и я принял твёрдое решение бежать к нему. Но я хотел перейти к нему не просто так, а с большою пользой для него. Уже все говорили о походе на Виджаянагар. Я знал, что Махмуд Гаван возьмёт меня с собой, но я ещё и нарочно упрашивал его взять меня в поход, уверял его, что мне хочется более всего на свете показать ему, моему покровителю, под рукою-покровом коего я обретаюсь, свою воинскую доблесть.
Войска выступили в поход. Сейчас они движутся на Белгаон, и у них нет иного пути, кроме как через ущелье. Впереди пойдут воины царевича из Рас-Таннура. Я изострил стрелы моей смекалки и распахнул настежь ворота моего слуха. И вот что мне удалось узнать, подслушать! Микаил, царевич Рас-Таннура, умён; он задумал перехитрить всех вас. Но я не могу, благородный командир, поведать тебе тайну его замысла здесь, при всех. Даже среди самых верных людей могут оказаться предатели. Если ты веришь мне, прикажи отнести меня в свою палатку, там я всё скажу тебе с глазу на глаз...