Семь поэм

Рождественский Роберт Иванович

11. И опять несколько слов от автора

Но, с грядущими дыша заодно, я зверею от сусальных картин. Будет так, как будет. Так, как должно. Так, как сделаем. И как захотим. Мне занятно думать, что когда-нибудь поразмыслив над бумагой немой, наш невиданный, неслыханный путь обозначат восходящей прямой!

12. Постскриптум

Будут тигры - в клеточку, а слоны - в полоску. И любому ленточку подберут по росту... Сом зааплодирует снегозадержанью. Осам опротивеет незнакомых жалить!.. И - совсем не рады бою барабанному - станут генералы в цирках подрабатывать... Захмелев от счастья, позабыв тоску, будет плавать частик в собственном соку... В переливах вальса в ГУМе и в высотном, - будет продаваться развесное солнце. Жаркое, весеннее! Много! Честь по чести... Так что краска серая навсегда исчезнет. (Даже мыши серые синими покажутся. И начнут рассеянно с кошками прохаживаться...) Будет каждый занят делом ненарочным. Плюшевые зайцы будут есть мороженое. Дождь, - не затихая час, а может два, - будет лить духами «Красная Москва». И над магазинами все прочтут легко: «Пейте стрекозиное мо- ло- ко!..» Будет море - берегом. Будет берег -

морем. Будет холод - бережным... А дурак - неможным! Будет час - как сутки. В областях Союза от безделья судьи и врачи сопьются! Будут звёзды - ульями. Будут страхи - вздорными. И воскреснут умные. И проснутся добрые. И планеты скачущие ахнут озадаченно!.. А боятся сказочников только неудачники.

1965

До твоего прихода

^Поэма

Алёне

Теперь я знаю: ты идёшь по лестнице. Вошла в подъезд. Всё остальное - ложь. Идёшь, как по рассыпанной поленнице, как по горячим угольям идёшь. Земля, замедли плавное вращение! Лесные птицы, кончите галдеж... Зачем идешь? Прощать? Просить прощения? Сама не знаешь. Но - идёшь!

1. Когда уезжал…

Позабылись дожди, отдыхают ветра... Пора... И вокзал обернётся, - руки в бока, - пока! На перроне озябшем нет ни души... Пиши... Мы с тобою одни на планете пустой. Постой... Я тебя дожидался, звал, повторял, терял! И висела над нами, будто звезда, беда. Так уходят года, так дрожат у виска века... По тебе и по мне грохочет состав... Оставь! Эти - губы твои, движенье ресниц, - не снись! На рассвете косом, в оголтелой ночи молчи. Разомкни свои руки, перекрести... Прости! И спокойно, - впервые за долгие дни, - усни. ...А ты идёшь наверх. Костром. Порывом. Вот задохнулась. Вздрогнули зрачки. Передвигаешь руку по перилам, как будто тянешь сети из реки. Твоя река сейчас наверх стремится. А что в сетях?.. Нет времени... Потом... Стучит эмалированная миска в соседкиной авоське о бидон... Соседка что-то говорит печально. Всё жалуется... Деньги... Сыновья... И ты ей даже что-то отвечаешь, хотя тебя ещё не слышу я...

2. Когда прислушивался…

Слухи, слухи, слухи, слухи, - то начальники, то слуги... Слухи-горы, слухи-льдины налезают на меня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Для веселья, для разлуки, на глазах и на устах - снова слухи, слухи, слухи просто и не просто так. Прокляты, необходимы - среди ночи, среди дня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. Слухи-отдых, слухи-опыт без особенных затей: существует тихий омут. Как всадить в него чертей?.. Кто поверить надоумил, слухи-карты разложив? Я - по слухам - дважды умер. Дудки! Оба раза жив... То внушительно, то наспех, то наградой, то бедой, - будто капли, будто айсберг: половина - под водой. Слухи сбоку, слухи с тыла, завлекая и маня. Нету дыма, нету дыма, нету дыма без огня. ...Слышали: на школьнице женился академик!.. Слышали: в Госбанке для зарплаты нету денег!.. Слышали: поэт свалял такого дурака! Слышали: она ему наставила рога...

3. Когда смеялся…

Рога так рога. Я приглажу патлы. В подушку поплачу. В тетрадку поною. И буду сдавать драгоценные панты каждой весною. Каждой весною. Платите валютой! Зелёненьким хрустом. Фигура у кассы глаза намозолит. По средам с лицом независимо-грустным я буду, вздыхая, купюры мусолить. «Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя!..» ...А если на миг отодвинуть веселье, пятнадцатый век мою голову сдавит. Я - только гонец. Я скачу с донесеньем. Король растревожен. Король заседает... Врываюсь в покой тугодумов лобастых и, рухнув плашмя на подстилку из меха, я, булькая кровью (стрела меж лопаток), хриплю, будто школьник по буквам: «Из... ме... на...» «Калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка моя! Ах, люли-люли!..» . . . . . . . . . Эх, люди- люди... ...А ты идёшь по лестнице, идёшь по лестнице. Шагаешь, как по лезвию, через нелепицы. И мечешься, и маешься, мечтая, каясь... Нет! Ты не поднимаешься, - я сам спускаюсь! Романы обездарены, отпели трубы... О, сколько нас - «подаренных» - идёт друг к другу!.. Мы, окрыляясь тостами, царим над столиками. Читаем книжки - толстые, а пишем - тоненькие. Твердим о чистой совести, вздыхаем мудро... А сами неосознанно идём к кому-то...

4. Когда любил…

Люб- (Воздуха! Воздуха! Самую малость бы! Самую-самую...) лю! (Хочешь, - уедем куда-нибудь заново, замертво, за море?..) Люб- (Богово - богу, а женское - женщине сказано, воздано.) лю! (Ты покорённая. Ты непокорная... Воздуха! Воздуха!) Люб- (Руки разбросаны. Губы закушены. Волосы скомканы.) лю! (Стены расходятся. Звёзды, качаясь, врываются в комнаты.) Люб- (В загнанном мире кто-то рождается, что-то предвидится...) лю! (Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства...) Люб- (Врут очевидцы, сонно глядят океаны остывшие.) лю! (Охай, бесстрашная! Падай, наивная! Смейся, бесстыжая!) Люб- (Пусть эти сумерки станут проклятием

или ошибкою...) лю! (Бейся в руках моих каждым изгибом и каждою жилкою!) Люб- (Радостно всхлипывай, плачь и выскальзывай, вздрагивай, жалуйся!..) лю! (Хочешь - уедем? Сегодня?
– пожалуйста. Завтра?
– пожалуйста!) Люб- (Царствуй, рабыня! Бесчинствуй, учитель! Неистовствуй, женщина!) лю! (Вот и глаза твои. Жалкие, долгие и сумасшедшие!..) Люб- (Чёртовы горы уставились в небо тёмными бивнями.) лю! (Только люби меня! Слышишь, люби меня! Знаешь, люби меня!) Люб- (Чтоб навсегда! Чтоб отсюда - до гибели... Вот оно... Вот оно...) лю! (Мы никогда, никогда не расстанемся... Воздуха... Воздуха!..) ...А лестница выше. А двери - похожей. Я знаю, я вижу, я чувствую кожей, - шагаешь по далям, шагаешь по датам. Недавним и давним. Святым и бездарным.

5. Когда отчаялся…

Кукушка: «Ку-ку! Живи на земле...» А палец - к курку. А горло - к петле. А небо - к дождю (галоши надень)... Сгибаясь, тащу две тыщи недель. Две тыщи суббот (взвали, если жив). Следы от зубов своих и чужих. Все отблески гроз на глади стола. И тихий вопрос: «Зачем ты была?..» Несу на горбу, - не сгинув едва, - чужую судьбу, слепые слова... Кукушка: «Ку-ку! Останься. Прошу...» А я не могу. А я ухожу. Цветы в изголовье, и тень на лице. И ночь на изломе. И пуля в конце. ...А ты всё время - вверх, всё ближе, ближе. Из-под закрытых век тебя я вижу. Идёшь, как инвалид, ступаешь ватно. И кто заговорит, - уже не важно. Не важно, кто начнёт, а кто продолжит. Себя перешагнёт. Жизнь подытожит. Взойдёт на перевал. Вернёт, отчаясь, затасканным словам первоначальность.

6. Когда выжил

Что я?! Что это я?! Да что я?! В воспалённом: «То... иль не то?..» Выбрал самое распростое. Проще пива. Глупей лото... Расплываюсь в слезливом трансе. Вопли кончены. Не берёт... Вы орите! А я наорался на десяток годов вперёд. По озёрной метельной глади прёт весенних недель орда. Все будильники мира, гряньте! И замолкните навсегда. Лишним криком эпоха скомкана, смята грохотом календаря... Да отсохнет язык у колокола, если он трезвонит зазря!.. Реки движутся в каменных шорах, дни уходят в небытиё... Крик устал. Да здравствует шёпот двух людей: его и её. ...Застыла у дверей. Теперь помедли. Невыносимой тишине поверь. Вчера меж нами были километры. Сегодня - только тоненькая дверь. Подмигивают фонари спросонок. Над зимней ночью взмахи снежных крыл. Нам очень скоро сорок. Очень сорок... Войди в свой дом. Я двери отворил.

1967

Посвящение

^Поэма

1. "Поехали"

Мне нравится, как он сказал: «Поехали!..» (Лихой ямщик. Солома в бороде.) Пошло по свету отзвуками, эхами, рассказами, кругами по воде... ...И Главного конструктора знобило. И космодром был напряжённо пуст. «Поехали!» – такое слово было. Но перед этим прозвучало: «Пуск!!» ...И сердце билось не внутри, а возле. И было незнакомо и смешно. А он ремень поправил, будто вожжи, и про себя губами чмокнул: «Но-о-о!..» И широко, размашисто, стотонно, надежд не оставляя на потом, с оттяжкой по умытому бетону вдруг стегануло огненным кнутом! И грохнул рёв! И забурлила ярость! Закрыла небо дымная стена... Земля вогнулась чуть и, распрямляясь, ракету подтолкнула. А она во власти неожиданного бунта, божественному куполу под стать, так отрывалась от земли, как будто раздумывала: стоит ли взлетать?.. И всё-таки она решила: «Надо!..» Запарена, по-бабьи – тяжела, сейчас она рожала космонавта! Единственного. Первого... Пошла! Пошла, родная!.. ...Дальше было просто. Работа. И не более того. Он медлил, отвечая на вопросы, не думая, что все слова его войдут в века, подхватятся поэтами, забронзовев, надоедят глазам... Мне нравится, как он сказал: «Поехали!..» А главное: он сделал, как сказал!

2. Мы вырастаем

Скрипит под ветром печальный ставень. В углу за печкой таится шорох... Мы вырастаем, мы вырастаем из колыбелей и распашонок... Огромно детство. Просторно детство. А мы романы Дюма листаем. И понимаем, что в доме - тесно. Мы вырастаем. Мы вырастаем... Укоры взрослых несутся следом. Мы убегаем, как от пожара. Нам двор - держава!.. Но как-то летом мы замечаем: мала держава... Нас что-то кличет и что-то гонит к серьёзным спорам, к недетским тайнам. Нас принимает гигантский город! Мы вырастаем! Мы вырастаем!.. А город пухнет. Растёт, как тесто. А нам в нём тесно! И мы, пьянея, садимся в поезд, где тоже - тесно. А в чистом поле - ещё теснее... Мы негодуем, недосыпаем, глядим вослед журавлиным стаям. На мотоциклах, пригнувшись, шпарим. Мы вырастаем! Мы вырастаем!.. Мы трудно дышим от слёз и песен. Порт океанский зовём калиткой. Нам Атлантический слишком тесен! Нам тесен Тихий, или Великий!.. Текут на север густые реки. Вонзились в тучу верхушки елей. Мы вырастаем!.. Нам тесно в клетке меридианов и параллелей!