Семь рыцарей для принцессы
Шрифт:
Герман вздохнул, но покорно полез в самые кусты.
Территория училища кроме высокого забора была обнесена сетью защитной магии, и преодолеть ее, не будучи магом с зашкаливающим уровнем потенциала, невозможно. Это знал каждый, но все равно ходили слухи о студентах, сумевших ее преодолеть. Дженаро пошел более простым путем, воспользовавшись задней калиткой для обслуживающего персонала. Через нее поставляли продукты, ей пользовались нанятые работники. К праздно шатающемуся учителю ни у кого бы не возникло вопросов, но трое курсантов, в самый разгар дня ошивающихся вблизи выхода, смотрелись бы подозрительно. Однако Дзюн Мэй уверенно вела их дальше. Под ногами уже давно не было
— Иду, — он ускорил шаг, уклоняясь от лезущих в лицо веток, одна из них зацепилась за воротник и немного поцарапала шею. — Что это?
Он остановился за плечом Рене и нахмурился. Участок стены перед ними ничем не отличался от всего остального заграждения, но Дзюн была уверена, что не ошиблась.
— Ощущения другие, — она коснулась уха. — Другой звук.
— Звук? — Герман заинтересованно подался вперед. — Что это значит?
Дзюн не ответила, отвернувшись, а Рене нацепил очки и что-то забормотал себе под нос. Вопрос повис в воздухе.
— Тут какая-то нестыковка, — наконец, выдал рыжий и ожесточенно поскреб макушку. — Разрыв? Дыра? Не пойму. Гера, глянешь?
Герман принял из его рук артефакт и неуверенно надел. Мир сразу стал черным, вспыхнули огоньки чужих эмоций — голубоватое ровное свечение Дзюн и всполохи янтарного огня с россыпью багровых искорок. Это Рене, и он испытывал странные эмоции, похожие одновременно и на нервное возбуждение, и на почти болезненное любопытство. “И как в нем столько всего умещается?” — подумал Герман, инстинктивно уклоняясь от летящей в него искорки азартного предвкушения. Разумеется, для остальных его телодвижение не имело смысла и, наверняка, смотрелось глупо. Он выпрямился, кашлянул и перевел внимание на стену.
— Ну?
Герман и сам не заметил, как залюбовался переплетением магических формул. Однако в одном месте рисунок сильно расходился, и в образовавшийся зазор проглядывал обычный серый камень. Если перелезать через ограждение, то только здесь.
Дзюн не стала размениваться на обсуждения плана и, оттолкнувшись ногами от стены, вспорхнула наверх. Рене присвистнул:
— Крошка, ты никого не забыла? Мы летать не умеем, знаешь ли.
А Герман подумал о том, что наверху были острые пики для ловкачей, вроде Дзюн, но, кажется, с девушкой все в порядке.
— Что там, Дзюн? — Герман прислушался к тишине за забором, а вместо ответа на вопрос сверху упал серый клубок и размотался тонкой веревкой. Через грубое волокно серебрилась магическая нить.
— Эй, и что это? — Рене прищурился, брезгливо обхватывая веревку двумя пальцами.
— Не шуми, — попытался образумить его Герман.
— Да она даже мою кошку не выдержит. Ты что, предлагаешь мне лезть по ней? Я лучше поищу что-нибудь посерьезней.
Рене отвернулся, изображая бурные поиски. Теперь вместо любопытства от рыжего тянулись щупальца недоверия и обиды. За забором нетерпеливо прокашлялась Дзюн. Как всегда немногословна. Герман отмахнулся и взялся за нитку, потянул, отмечая ее прочность, и вскарабкался наверх.
— Нет, ну она точно над нами издевается, — бубнил задетый за живое Рене. — Я не такая кнопка, как она. Меня эта лесочка пополам разрежет!
Он обернулся и растерянно позвал:
— Герман? Гера…
“Лесочка” недвусмысленно подергалась, привлекая внимание.
Перетащить
— За ним!.. — рванулся Рене, однако Герман вцепился в его воротник обеими руками.
— Не будь идиотом, — осадил он и покосился на Дзюн. Она вскинула руку, призывая к молчанию, и спустя минуту выдала:
— Идем за ним. Ты поведешь.
Ничего лишнего вслух озвучено не было, но Герман уже давно понял, что его секрет для Дзюн перестал быть секретом, если вообще когда-нибудь им являлся. Он кивнул и вышел вперед. Рене что-то хотел сказать или спросить, но передумал. От него ощутимо повеяло неудовлетворением и чем-то похожим на задетую гордость. Конечно, это лишь предположение, но Герману терпкий запах и горьковатый привкус миндаля под языком навеяли именно такое сравнение. Рене был раздосадован. Тем, что был не в курсе?
Герман обернулся, но рыжий отвел взгляд. Впрочем, след Дженаро “остывал”, надо было спешить. В глубине души Герман считал позорным, вот так исподтишка, из кустов, следить за кем бы то ни было, но у него просто не оставалось выбора. Да и отступать поздно, даже если очень хотелось. Учитель, меж тем, совершенно преспокойно вышел в город и запетлял знакомыми улочками. Точнее, это выглядело так, словно он просто прогуливался, но на одном из поворотов шлейф багряно-черных эмоций окрасился подозрениями.
— Че-то он мутит, кажется, — как бы между делом предположил Рене и пожевал во рту травинку, со скуки сорванную по дороге. Герман мог бы сказать, что Дженаро, скорей всего, не дурак, и заметил их нелепую слежку, но виду не подавал. Даже встретив укоризненный взгляд Дзюн, он лишь отрицательно качнул головой.
— Заткнись и иди, — раздраженно шикнула девушка на рыжего.
В городе полным ходом шла подготовка к смене сезонов, горожане и приезжие торопились купить все необходимое (и ненужное тоже), чтобы в долгие дождливые дни лишний раз не выходить из дома. Кроме того ушлые торговцы устраивали распродажи на старые товары и вовсю продвигали новые, завезенные в Визанию специально к сезону дождей. Особенно бросались в глаза лотки с зонтами — до того они были яркими и красивыми, всех расцветок и рисунков. Пожалуй, Стефании бы подошел тот, белый в бежевый горох, с милыми рюшечками по краям. Хотя, узнай она о таком предложении, этим зонтом бы его и побила.
Когда они в третий раз прошли мимо, Рене не выдержал.
— Хреновый из тебя проводник, Гера. Ты уверен, что мы его не потеряли? Мы же кругами ходим!
И остановился прямо посреди перекрестка, привлекая к себе внимание горожан.
— Совсем ум… — Герман перешел на повышенный тон, но вовремя одернул себя, — потерял? Чего раскричался?
Разумеется, он тоже заметил, что они наворачивали третий круг, но поделать ничего не мог — в такой толпе, несмотря на будничный день, все эмоции сплетались в узел. Не разобрать, кто и что испытывает, и уже тем более, где этот человек находится. Пришлось признать поражение.