Семь сестер

Райли Люсинда

– Дорогая моя! Я прекрасно понимаю тебя. Отца больше нет в живых, и тут до тебя вдруг доходит, что столько вопросов, которые тебе хотелось бы задать отцу, остались без ответа и теперь он уже никогда не сможет ответить ни на один из них. Увы! Но я тоже ничем не смогу помочь тебе. Да сейчас, согласись, и не самый подходящий момент ворошить прошлое, – осторожно добавила Марина. – На сегодняшний день мы должны просто почтить память этого человека, вспомнить, сколь многим обязана ему каждая из нас, и сохранить его образ в своем сердце таким, каким мы все знали его здесь, в Атлантисе: добрый, любящий и заботливый человек. И потом не забывай, твоему отцу

было уже далеко за восемьдесят. Он прожил долгую и насыщенную жизнь.

– Да, но он еще гонял на своем «Лазере» каких-то три недели тому назад. И так лихо управлял парусом, словно ему нет и сорока, – возразила я, припоминая этот недавний эпизод. – Совсем он не был похож тогда на умирающего старика.

– Все так! И слава богу, что твой отец не повторил печальный опыт многих своих сверстников, которые умирали долго и мучительно. Как здорово, что вы все, его дочери, будете помнить его таким: здоровым, полным жизни, счастливым. Уверена, именно таким он и хотел остаться в вашей памяти, – утешающим тоном заметила Марина.

– Он не очень страдал в самом конце? – напряженно поинтересовалась я у нее, хотя в глубине души прекрасно понимала: даже если отец и мучился в момент смерти, Марина никогда не скажет мне об этом.

– Нет. Он понимал, что умирает, и был готов к этому. Думаю, Майя, он умер в мире и согласии с Господом. Мне даже кажется, что он был счастлив отойти в мир иной.

– Господи! Но как же мне сказать сестрам, что отец умер? – воскликнула я с мольбой в голосе, обращаясь к Марине. – И о том, что они даже не увидят его тела? Не смогут присутствовать при его погребении… Наверняка они испытают тот же взрыв эмоций, что и я. Узнать, что наш отец просто взял и растворился в воздухе.

– Перед смертью ваш отец подумал и об этом. Георг Гофман, его нотариус, сегодня днем звонил мне. Он заверил меня, а я заверяю тебя, что все вы, каждая из вас, получит шанс сказать своему отцу последнее «прости».

– Даже после смерти папа продолжает держать все под контролем. – Я сокрушенно вздохнула. – Я разослала эсэмэски всем сестрам, но пока никто из них не вышел на связь со мною.

– Георг Гофман сказал, что прибудет сюда, как только узнает, что ты уже на месте. Но, Майя, пожалуйста, прошу тебя! Никаких дополнительных вопросов. Я понятия не имею, о чем именно он собирается говорить с тобой. А сейчас пойду, попрошу Клавдию, чтобы она приготовила тебе горячего супчика. У тебя же наверняка с самого утра во рту не было и макового зернышка. Останешься в доме на ночь? Или отправишься к себе, в Павильон?

– Суп похлебаю здесь, а ночевать пойду к себе, если ты не возражаешь. Хочется побыть одной.

– Конечно-конечно, какие разговоры! – Марина подалась ко мне и обняла за плечи. – Я понимаю, какой это ужасный удар для тебя. И мне очень жаль, что снова весь груз ответственности ложится на твои плечи, в том числе и ответственность за всех твоих сестер. Но твой отец попросил, чтобы именно тебе я сообщила первой. Не знаю, но, быть может, хоть это послужит тебе некоторым утешением. А сейчас пойду к Клавдии и попрошу ее подогреть суп. Думаю, мы обе заслужили право на небольшой перекус.

После ужина я посоветовала Марине немедленно отправляться спать, поцеловала ее на прощание, пожелав доброй ночи. Было видно невооруженным взглядом, что она вымотана сверх всяких сил. Прежде чем уйти к себе, я поднялась по лестнице на четвертый этаж и заглянула, по очереди, в каждую из комнат своих сестер. Все в этих комнатах осталось прежним,

таким, как было тогда, когда их обитательницы выросли и выпорхнули за стены Атлантиса, разлетевшись в разные стороны. И по-прежнему каждая комната несла на себе отпечаток индивидуальности своей хозяйки. А когда сестры время от времени заглядывали сюда, в отцовский дом на берегу озера, собираясь вместе, словно голуби у поилки с водой, судя по всему, ни у кого из них не возникало ни малейшего желания что-то поменять в интерьере своей комнаты. Кстати, и у меня тоже.

Я открыла дверь в свою детскую и подошла к полке, где хранились мои самые драгоценные детские сокровища. Сняла с полки старинную фарфоровую куклу, которую папа подарил мне, когда я была совсем маленькой. Как всегда, он сопроводил свой подарок очередной увлекательной сказкой. Якобы когда-то, давным-давно, кукла принадлежала одной маленькой русской аристократке – графине. Но девочка выросла и забыла про свою куклу, а той было очень одиноко и холодно в заснеженном московском дворце. Папа даже сообщил мне имя куклы – Леонора и добавил, что все, что ей нужно, это пара любящих рук своей новой хозяйки.

Я вернула куклу на прежнее место и взяла коробочку, в которой лежал папин подарок по случаю моего шестнадцатилетия. Открыла коробку и извлекла из нее кулон на золотой цепочке.

– Это лунный камень, Майя, – помнится, сказал мне отец, когда я уставилась на камень, отливающий необычным матовым блеском. Но стоило упасть лучу света, и тут же в самой его глубине вдруг вспыхивали голубоватые искорки. Камень был в оправе из крохотных бриллиантиков.

– Этому украшению очень много лет, гораздо больше, чем мне самому, – признался отец. – С ним связана одна весьма интересная история. – Он замолчал, словно прикидывая, продолжить свой рассказ или нет. – Может быть, в один прекрасный день я расскажу тебе эту историю. Думаю, пока это украшение слишком взрослое для тебя. Но когда-нибудь, со временем, оно очень подойдет тебе.

Отец все рассудил правильно. В свои шестнадцать лет я, как и большинство моих школьных подружек, предпочитала увешивать себя с ног до головы дешевыми серебряными безделушками, а на шее у меня болталась кожаная тесемка с огромным массивным крестом. Я ни разу не примерила папин подарок. Так он и провалялся в коробочке все эти годы. Пылился на полке, забытый всеми.

Но сейчас я надену эту цепочку с кулоном и стану носить папин подарок постоянно.

Я подошла к зеркалу и застегнула у себя на шее миниатюрный замочек на изящной золотой цепочке, потом принялась внимательно разглядывать сам кулон. Вполне возможно, у меня немного разыгралось воображение, но мне показалось, что лунный камень буквально фосфоресцирует на моей коже. Я непроизвольно прикоснулась к нему пальцами и, подойдя к окну, бросила взгляд на Женевское озеро, все в мерцающих огоньках.

– Покойся с миром, мой дорогой Па Солт, – едва слышно прошептала я.

И, пока воспоминания детства не нахлынули на меня с новой силой, поспешила побыстрее покинуть комнату и заторопилась на улицу. Прошла по узенькой тропинке к своему отдельному жилищу, где я обитала, став взрослой. Совсем рядом, всего лишь в паре сотен метров от Атлантиса.

Входные двери в мой дом под названием Павильон никогда не запирались. Что ж, при такой вооруженной до зубов охране, которая бдительно несла свою службу по всему периметру наших владений, едва ли кто-нибудь рискнул бы проникнуть в мой дом и выкрасть там что-то из моих скромных пожитков.