Семь способов тебя завоевать
Шрифт:
Вместе со мной от Люка уходили поколения надменных женщин – носительниц моей ДНК. И хотя я пытаюсь подавить свой снобизм, как это делал Брюс Беннер с Невероятным Халком, иногда он просто берет надо мной верх.
А если уж быть совсем честной, то надо сказать, что бывают времена, когда он очень помогает. Как Халк Брюсу.
Хотя в моем генетическом коде только половина от элиты. Вторая – от честного трудяги. Когда мама привела домой молодого учителя английского языка в старшей школе, который очаровал ее романтическими строками из произведений Шелли, Китса, Браунинга и, конечно, Шекспира, бабушка с дедушкой были в шоке. Когда мама сообщила, что они с папой помолвлены,
И только когда мои будущие родители стали угрожать, что сбегут, бабушка отступила. Она ни за что не допустила бы этого. Ведь ее знакомые могли решить, что мама в положении (так сказать, с животом), а это совершенно невозможно.
Поэтому бабушка и дедушка смирились с папой в качестве зятя и закатили в Нью-Йорке дорогущую свадьбу. Из Нью-Джерси приехали папины родственники, но их вежливо игнорировали весь вечер. Мне потом рассказали, что они от души попользовались отличным баром.
Когда родилась я, отношения между родителями и бабушкой с дедушкой понемногу улучшились. То же самое случилось и после рождения Зака. Семь лет назад папа стал директором школы и начал метить на должность повыше, вот тогда-то дедушка и увидел в этом стремление заняться политикой и начал похлопывать папу по спине, жать ему руку и вести с ним беседы за обеденным столом. А когда папа зарегистрировался в качестве республиканца, думаю, дедушка чуть не пустил скупую мужскую слезу.
По пути в администрацию школы я сочиняла заявление о возмещении морального ущерба. Составила список причин, почему стоит стереть с лица земли интерактивную газетенку Люка Павела и «Гонку старшеклассников». То, что он в прошлом году разместил мою фотографию, было не чем иным, как издевательством. Я знала, что в таких случаях папа придерживается политики нулевой терпимости, поэтому наилучшим вариантом будет настаивать на своем. Также в качестве аргумента я приведу конкурс на лучшую подпись и фотографию в ежегоднике. Если повезет, то смогу заставить папу изъять доказательства из альбома выпускников.
А что касается охоты на мусор, это просто плохая идея. «Гонка» сама может выйти из-под контроля. Вполне вероятно, что она незаконна. Странно было бы ожидать, что полиция каждый год будет закрывать глаза на хулиганство. Кто-нибудь с легкостью может получить травму. Кому-то могут нанести ущерб. И если честно, то охота на мусор устарела. Я решила, что сохраню последний пункт на случай, если мне понадобится мамина поддержка в этом вопросе.
Я выдвину свой иск очень размуумно. Я не расстроюсь и не расплачусь. Это не понадобится. Папа увидит, что я права насчет интернет-газеты, права насчет «Гонки старшеклассников» и даже насчет ежегодника. Он займет в этом вопросе твердую позицию и избавит учеников младших классов от унижений и давления со стороны сверстников.
Он покажет себя сильным и ответственным лидером школьного совета, и когда освободится вакансия
Прежде чем старшая секретарша Глэдис натянула свою официальную секретарскую улыбку, я уловила намек на усталость. В тот момент Глэдис выглядела на десять лет старше, а уже в следующее мгновение она, моргнув несколько раз, весело произнесла:
– Ох! Как прошел первый день?
Я давным-давно придерживаюсь двух линий поведения: никогда не жаловаться незнакомцам и никогда не отвечать любезностью на враждебность. И хотя мне хотелось сказать Глэдис, что все прошло ужасно, а потом проскочить мимо нее и без разрешения ворваться в кабинет папы, я не стала так поступать. Вместо этого растянула губы в официальной улыбке и сказала:
– Хорошо. Спасибо, что поинтересовались. Я надеялась минутку поболтать с папой. Он свободен?
Рабочий день отца заканчивался через полтора часа после окончания уроков.
Глэдис оглянулась на дверь, ведущую в папин кабинет. Та была слегка приоткрыта, поэтому она кивнула и махнула рукой. Я поблагодарила ее и пожелала хорошего вечера, а потом направилась к двери. Тихонько постучала и заглянула внутрь:
– Это я.
Папа быстро поднялся и жестом пригласил войти. Он обогнул стол и положил руки на мои плечи. Затем сжал их и сказал:
– Итак, как все прошло?
Я открыла рот, чтобы пожаловаться, но мой мозг по какой-то причине прокрутил весь пережитый день, будто видеоролик с самыми важными событиями. Вообще-то, точнее было бы сказать – видеоролик с неприятностями. Я увидела девушку, которая унизила и обозвала меня этим утром. Увидела свой спор с Люком Павелом и то, как он назвал папу фашистом. Увидела, как стою посреди столовой и понимаю, что придется сидеть одной. Увидела, как читаю статью в «Бэрид Эшис» с экрана компьютера. Увидела самодовольную рожу Люка Павела.
И начала плакать.
«Нет! – подумала я. – Не плачь! Только не сейчас!» Но это не помогло. Слезы продолжали течь, будто вырвались из плена. Я начала всхлипывать. Из носа потекло. А папа закрыл дверь в кабинет, притянул меня к себе и обнял. Я уткнулась лицом в его плечо и зарыдала.
Папа провел рукой по всей длине моих волос и прошептал:
– Эй, эй. Неужели все было настолько плохо? Что произошло? Расскажи, что случилось.
И я рассказала. В перерывах между икотой, которая пришла вслед за слезами, я подробно рассказала отцу о всех своих неприятностях. А когда закончила, он достал для меня салфетку из коробочки на столе:
– Мне так жаль, милая. Дети могут быть жестокими.
Отец произнес это так, будто сообщил мне какой-то секрет, будто поделился древней мудростью, которую я не знала и не понимала. Он произнес это с такой снисходительностью, что его фраза показалась еще более жалкой.
– Дети могут быть такими жестокими? Это все, что ты можешь сказать? – спросила я тихо.
Отец отстранился, из-за чего мне пришлось поднять голову и отодвинуться.
– Так, перестань, – довольно резко сказал он. – Тебе не кажется, что ты слишком остро реагируешь? И возможно, все не так плохо?
Я скинула его руки и скрестила свои на груди:
– Ты так говоришь всем детям, когда они рассказывают, что над ними издеваются?
Папины глаза округлились, и он нахмурился:
– Издеваются? Что значит издеваются? Не разбрасывайся этим термином, Блайт. Издевательство – серьезное обвинение.
– Это не обвинение, это факт, – парировала я. – А как ты назовешь ситуацию, когда кто-то размещает неприличную фотографию одного из твоих учеников в Интернете и вся школа начинает смеяться над ней?