Семь столпов мудрости

Лоуренс Томас Эдвард

Я тупо подумал, что пора поспешить на помощь, но, едва пошевелившись, почувствовал сильную боль в правой ноге и понял, что могу двигаться, только сильно хромая; к тому же не проходило головокружение. Вскоре голова моя пришла в порядок, и я заковылял в направлении верхней долины, откуда арабы вели беглый огонь по переполненным вагонам. Снова закружилась голова, но я подбадривал себя, не переставая твердить по-английски одну и ту же фразу: «О, лучше бы этого не случилось».

Когда противник стал отвечать на наш огонь, я был уже почти на полпути от своих. Али видел, как я упал, и, подумав, что я тяжело ранен, устремился ко мне на помощь вместе с Турки и с двумя десятками его слуг и людей из племени бени сахр. Турки заметили это и семерых из них убили за несколько секунд. Другие рванулись ко мне – готовые модели для любого скульптора. Их широченные белые хлопчатобумажные штаны, напоминавшие колокола, охватывали

стройные талии и лодыжки, а лишенные растительности коричневые тела и локоны, туго заплетенные у висков в виде длинных рогов, делали их похожими на танцовщиков русского балета.

Мы вместе доползли до укрытия, и там я успокоился, поняв, что фактически и в этот раз не был серьезно ранен, хотя, кроме синяков, порезов и ушибленного пальца ноги, были еще и пять различных касательных пулевых ранений (в том числе глубоких и вызывавших боль), не говоря уже об изорванной в клочья одежде.

Укрывшись в русле потока, мы осмотрелись. Взрывом была разрушена арка дренажного устройства, и за нею лежала рама первого паровоза, в каком-нибудь футе от насыпи, с которой он скатился. Второй паровоз свалился в этот провал, лежал поперек разрушенного тендера первого. Его рама была скручена взрывом. Я понял, что оба они непригодны для восстановления. Второй тендер валялся с другой стороны полотна, а первые три вагона вошли один в другой, как секции подзорной трубы, и были полностью разрушены.

Остальная часть состава сошла с рельсов; накренившиеся вагоны упирались один в другой под разными углами, образуя чудовищный зигзаг вдоль полотна. Один из них был салон-вагоном, расцвеченным флагами. В нем находился Ахмед Джемаль-паша, командовавший Восьмым армейским корпусом и ехавший защищать Иерусалим от Алленби. Его люди находились в первом вагоне, а автомобиль – в хвосте поезда. Мы вывели его из строя. В числе чинов его штаба мы заметили священнослужителя, которым, как мы подумали, был Асад Шукайр, имам при Ахмеде Джемале-паше, печально известный протурецкий осведомитель. Мы стреляли по нему, пока он не упал. Понимая, что наши шансы невелики, мы старались не терять времени. В поезде было около четырех сотен солдат, и те, кто уцелел, теперь пришли в себя после потрясения и, находясь под прикрытием, вели по нам прицельный огонь. В первый же момент наша группа на южной ветке ручья сошлась с противником и почти выиграла схватку. Восседавший на своей кобыле Мифлех переместил офицеров из салон-вагона в канаву под насыпью. Он был слишком возбужден, чтобы остановиться, и продолжал стрелять, и таким образом он со своими людьми вышел из боя без потерь. Следовавшие за ним арабы вернулись, чтобы захватить валявшиеся на земле винтовки и медали, а также забрать из поезда мешки и ящики. Если бы мы поставили на огневую позицию пулемет для прикрытия дальней стороны, согласно моей практике минирования, не ухитрился бы бежать ни один турок.

На вершине горы к нам присоединились Мифлех и Адхуб и спросили о Фахде. Один из серахинов рассказал, как он провел первую атаку, пока я лежал, выбитый из строя, рядом с подрывной машинкой, и был убит на подходе. В доказательство этого мне показали его ремень и винтовку и заверили, что они пытались его спасти. Адхуб не сказал ни слова, вылез из оврага и побежал вниз по склону. Мы следили за ним, затаив дыхание, насколько могли выдержать легкие, турки его, по-видимому, не видели. Минутой позже он уже тащил раненого Фахда за левую часть насыпи. Мифлех вернулся к своей кобыле, уселся в седло и погнал ее вниз, за ответвление ручья. Они вместе подняли Фахда на луку седла и вернулись к нам. Пуля попала Фахду в лицо, выбив четыре зуба и пробив язык. Он упал без сознания, снова пришел в себя до того, как к нему пробрался Адхуб, и пытался, захлебываясь кровью, подняться на четвереньки, чтобы отползти в сторону. Теперь он достаточно восстановил равновесие, чтобы держаться за седло. Его посадили на первого попавшегося верблюда и тут же увезли.

Видя, что у нас все спокойно, турки стали продвигаться вверх по склону. Мы дали им приблизиться на половину разделявшего нас расстояния, а затем открыли залповый огонь, убив человек двадцать и обратив остальных в бегство. Земля вокруг поезда была усеяна трупами, а из искалеченных вагонов выбежали солдаты и на глазах своего командира, проявляя бесстрашие, принялись нас окружать.

Нас теперь оставалось всего около сорока человек, и было очевидно, что мы не сможем устоять против турок. Небольшими группами мы начали отходить по руслу небольшого ручья, оборачиваясь под защитой каждого выступа, чтобы продолжать неприцельный огонь по противнику. Малыш Турки отличался каким-то нечеловеческим хладнокровием. Его устаревший турецкий кавалерийский карабин вынуждал так высовывать голову, что Турки поймал четыре пули своим головным платком.

Али злился

на меня за то, что мы отходили слишком медленно. По правде говоря, меня мучили свежие раны, я хромал, но, чтобы скрыть от него эту истинную причину, делал вид, что со мной все в порядке и что я просто с интересом изучаю действия турок. Такие последовательные остановки, в течение которых я набирался сил для следующего броска, вынуждали его и Турки сильно отставать от остальных. Наконец мы достигли вершины горы. Здесь каждый вскочил на ближайшего верблюда, и все на полной скорости устремились на восток, в пустыню. Там, в безопасности, мы разобрались со своими верблюдами. Невозмутимый Рахайль, несмотря на всеобщее возбуждение и беспорядочный отход, привез с собой, привязав к луке седла, громадный кусок верблюжатины: это было мясо животного, убитого в самый момент подхода поезда. Мы сделали привал пятью милями дальше, когда увидели небольшую группу на четырех верблюдах, двигавшуюся в том же направлении, что и мы. То был наш товарищ Матар, возвращавшийся из своей деревни в Азрак с грузом винограда и всяких крестьянских деликатесов.

Мы остановились под большой скалой в Вади-Дулейле, где стояло голое фиговое дерево, и приготовили себе первую за три дня еду. Там же мы как следует перевязали Фахда, полусонного от усталости и тяжелого ранения. Адхуб взял один из новых ковров Матара и, уложив поперек верблюжьего седла, ушил его концы в виде двух карманов. В один карман положили Фахда, в другой забрался Адхуб в качестве противовеса.

В этой стычке с врагом были и другие раненые. Мифлех собрал самых юных раненых отряда и заставил их смачивать свои раны мочой в качестве сильного антисептика. Мы делали все возможное, чтобы восстановить здоровье всех пострадавших. Я приобрел еще одного чесоточного верблюда, чтобы обеспечить людей хорошим питанием, выплачивал вознаграждения, компенсации родственникам убитых, награждал за смелость и доблесть в бою, например за захват шестидесяти или семидесяти винтовок. Это были скромные трофеи, но пренебрегать ими было нельзя. Серахины, которым до этого приходилось вступать в бой без винтовок, а лишь вооружившись камнями, теперь имели по две винтовки на каждого. На следующий день мы вышли в Азрак и были встречены там очень гостеприимно. Мы хвастливо – да простит нас Бог! – называли себя победителями.

Глава 79

Дождь лил непрерывно, и земля насквозь пропиталась водой. С погодой Алленби не повезло, и в этом году было невозможно рассчитывать на значительное продвижение. Тем не менее мы решили держаться Азрака. Отчасти он мог бы быть агитационной базой, от которой наше движение могло бы распространяться на север, отчасти мог бы стать интеллектуальным центром и, наконец, мог бы оторвать Нури Шаалана от турок. Сам он колебался, не проявляя этой инициативы исключительно по той причине, что имел состояние в Сирии, а также опасаясь поставить под угрозу интересы своих соплеменников, если бы они таким образом лишились своего естественного рынка. Мы же, поселившись в одном из его главных замков, самим этим фактом могли бы чисто психологически препятствовать его переходу на сторону противника. Благоприятным для нас было и географическое положение Азрака, а старый форт мог бы быть удобной штаб-квартирой, если сделать его пригодным для жизни, какой бы суровой ни оказалась зима.

Таким образом, я обосновался в его южной надвратной башне и велел своим шестерым парням из племени хауран, не чуравшимся физической работы, соорудить из хвороста, пальмовых веток и глины подобие крыши над открыто торчавшими к небу древними каменными стропильными опорами, на которые когда-то опирались перекрытия строения. Али расположился со своим штабом в юго-восточной угловой башне и усовершенствовал ее крышу, сделав ее непроницаемой для дождя и ветра. Индусы защитили от непогоды свои северо-западные помещения. В западной башне с земляным полом мы устроили склад, занеся туда свои припасы через небольшие ворота. Это было самое надежное и сухое место. Люди биаша поселились подо мной, таким образом мы блокировали вход в южную воротную башню, превратив ее в большое закрытое помещение, затем открыли большую арку, ведшую из двора в пальмовый сад, сколотили просторный загон и каждый вечер заводили туда верблюдов.

Хасан Шаха мы назначили сенешалем. Его первой заботой как истого мусульманина была небольшая мечеть во дворе. Над одной ее половиной сохранился навес, под которым арабы держали овец. Он отрядил два десятка своих людей для тщательной уборки площадки под навесом и велел им начисто вымыть мощеный пол в мечети. Мечеть стала самым привлекательным местом для молений. Святое место, посвященное одному Богу, разрушительное время за долгие годы открыло всем ветрам, ливням и иссушающему солнцу, и это новое вхождение в него верующих напоминало им о прежних спокойных временах.