Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

Стампас Октавиан

В один из дней с утра до вечера из-за стен дворца доносился тревожный шум, и дядя потом рассказал мне, что горожане возмутились непосильными поборами и пришли к дворцу за справедливостью, но их разогнали гулямы, и теперь с площади убирают мертвые тела.

Та особая султанская печать начинала казаться мне неусыпным глазом какого-то злого демона, следящего за каждым моим движением, и я уже решился было высунуться над водой и посмотреть, что делается снаружи. Я выбрал укромное место у стены, где можно было незаметно, под прикрытием кустов и ветвей, забраться

на стену, отделявшую дворец от города, и стал дожидаться ночи. Но едва наступила первая стража, как на пороге моего почетного узилища появился дядя.

В его взгляде я различил скорое явление нового чуда и, увы, не ошибся.

–  А теперь, дорогой племянник,- медлительным и властным тоном произнес дядя,- крепко возьми себя в руки. Представь себе глыбу вечного льда, лежащую на вершине горы, и помести в нее свое сердце, как учили тебя в горной твердыне повелители ассасинов.

–  Такого упражнения я тоже не помню,- ответил я дяде, предчувствуя явно не добрый поворот в делах.

–  Тем лучше оно удастся тебе,- сказал дядя и замолчал.

Я нарочно оттолкнул от себя подальше эту воображаемую глыбу вечного льда, однако мгновение смутной тревоги и робости минуло, и на душе воцарилось вдруг такое блаженное спокойствие, что я был готов теперь к тому, что сам дядя превратится на моих глазах в самого ужасного ифрита. Что-то в этом роде в конце концов и произошло.

Пересчитав появившиеся на небосводе звезды, дядя опустил глаза и ласково положил мне руку на плечо.

–  В стране смута,- с неподдельной грустью произнес дядя.- Страна разорена. Так или иначе, Масуд Четвертый обречен.

–  Не знаю, что происходит в стране,- заметил я,- но мне теперь хорошо известно, что в ней лучше быть последним нищим, чем султаном.

–  Вижу, что ты достиг вершин мудрости,- тихо рассмеялся дядя.- Я отдал полвека тому, чтобы знать, что в этой стране происходит, и до сих пор не достиг желаемого. Ты же, мой дорогой племянник, можешь не тревожиться, поскольку знаешь не меньше султана, а, возможно, и больше его.

–  Я не поспеваю за этими переменами,- сказал я, заметив, что раздражение пробило брешь в стене моего спокойствия.- Вчера я не должен был никоем образом убивать султана, а сегодня, напротив, уже должен во что бы то ни стало его прирезать...

–  Не "во что бы то ни стало", а наиболее выгодным для тебя и государства способом,- уточнил дядя.

–  Не желаю никого убивать,- отрезал я.

–  Хорошо понимаю и поддерживаю твой душевный порыв,- вздохнул дядя.- Но я вспоминаю бейты, написанные одним весьма разумным человеком:

Ведь древняя мудрость нам так говорит:

Иль царь убивает, иль сам он убит.

Еще вчера я пришел к мысли, что тебе необходимо опередить того, кто должен произнести твое имя. Тогда тайная воля раз и навсегда потеряет свою силу, и ты станешь свободным.

–  И уже никогда не узнаю свое имя,- усмехнулся я.

–  Разве имя, данное повелителем ассасинов, можно считать настоящим именем?
– поверг меня в замешательство дядя и добавил: -

Не будь нетерпелив, как твой отец. Придет час, и Всемогущий пошлет тебе настоящее имя, и раз уж Создатель всего живого послал тебя мне, значит, мой долг спасти тебя. Султанов может быть много, а племянник у меня только один.

–  Благодарю тебя, мой дорогой дядя,- без всякого лицемерия склонил я голову, видя, в каком трудном положении находится великий визирь.

–  К тому же не следует забывать, что и рой самых злых ос может оказаться вовсе не порождением Иблиса, а исполнением воли Всемогущего.

Я с удивлением посмотрел на дядю, черты которого в густеющем сумраке были различимы уже с трудом.

–  Ведь и ассасины, даже сами того не желая, могут оказаться простыми исполнителями воли Аллаха, если станут наиболее выгодным средством ее исполнения.

–  Теперь оправдано все,- развел я руками.

–  Кто заставлял тебя рубить гулямов Масуда Третьего и врываться во дворец вместе с франками?
– строго спросил дядя.

Я вспомнил о знаке на кинжале, который еще должен передать некому Мстителю, вспомнил про плащ рыцаря Эда, вспомнил про Черную Молнию и ответил:

–  Никто.

–  Ты уже зашел слишком далеко, чтобы сворачивать с полдороги,- заключил дядя.- Теперь тебе пора узнать главное. Через неделю начнется великая охота.- С этими словами дядя потянулся к моему уху.- На реке, у Старой плотины, растет кизиловый куст. Под ним, среди камней, ты найдешь кожаный мешочек с динарами. При бережливом расходе тебе хватит их на год. Беги прямо на север, в Трапезунд. Ты сообразителен, говоришь на разных языках, и сможешь устроить свою жизнь. Ручная лисица уже готова исполнить мою волю. Она утянет султана прямо к плотине. Я позабочусь о том, чтобы свита отстала на достаточное расстояние.

–  Позволь задать тебе еще один вопрос, дорогой дядя,- решился я.

–  Слушаю тебя, мой дорогой племянник,- ласково сказал дядя,- и прости меня за то, что и мне приходится играть твоей жизнью, но такова судьба.

–  Кому суждено быть преемником Масуда Четвертого?
– полюбопытствовал я.

–  Хотя бы Масуду Пятому,- с видимым равнодушием ответил дядя.- Его имя ничего не скажет тебе.

–  Но есть ли уверенность в том, что он подойдет лучше предыдущего? решился я на новую каверзу.

–  Это уже два вопроса,- заметил визирь.- Но я отвечу и на него: такой уверенности не может быть никогда. Меня огорчает только то, что, судя по всему, на исходе наступившей недели мы увидимся в последний раз.

Дядя ошибся на пару дней: последний раз я увидел его во второй день следующей недели, когда садился на коня, чтобы присоединиться к охотничьей свите султана, состоявшей из трех тысяч воинов. К тому мгновению, когда оставалось только сунуть одну ногу в стремя, а другой оттолкнуть от себя земную твердь, я получил все надлежащие указания и должен был запомнить такое количество подробностей, что дядя, остававшийся эмиром дворца по приказу султана, сказал, прощаясь со мной: