Семьдесят два градуса ниже нуля. В ловушке. Трудно отпускает Антарктида
Шрифт:
— Нет, Веня, он бы не развалился. — Семенов посмотрел на Филатова. — Он бы просто не смог взлететь из-за переохлаждения двигателей. Разогреть-то их нам было бы нечем. Так что летчики, к сожалению, ждать не могли. Только поэтому, Веня, ты и остался на Востоке.
— Я? — Глаза Филатова потемнели. — Почему один я?
— Мне почему-то кажется, что все остальные не улетели бы в любом случае.
— А ведь это уже вроде оскорбление, отец-командир… Выходит, я трус?
— Выходит, так. Еще пуля не просвистела, а ты готов загибаться.
— Я?
— Ты.
— Но ведь это же я так, ребята. — Филатов растерянно оглянулся, — в переносном смысле…
—
— Знаешь, Николаич, я не улавливаю логики, — сказал Бармин. — Ну, Веня просто брякнул чушь, у него слово частенько опережает мысли. А я — трус?
— Что ты, дружок.
— Может, паникер?
— И такого за тобой не припомню.
— Но ведь я тоже считаю, — медленно и раздельно произнес Бармин, — что все мы должны были бы отсюда улететь!
— Если бы да кабы… — отмахнулся Дугин. — Чего время на душеспасительные разговоры терять, приказано — давайте работать.
— Из тебя бы трактор хороший вышел, — буркнул Филатов. — Послушный воле и руке человека.
— А ты…
— Помолчите! — остановил их Бармин. — Где же логика, Николаич?
— Хорошо, Саша, будем разбираться. — Семенов зябко повел плечами, прошелся по дизельной. — Представь себе, что мы возвратились в Мирный. А там пурга, и сколько она продлится — один антарктический бог знает. Ну, допустим, неделю. Учти, это уже будет середина февраля! И вот пурга закончилась, стали мы перевозить на Восток дизеля — за три рейса один, и шестнадцать человек, да еще продукты для них, спальные мешки. Еще неделя — это если погода летная. А на Востоке уже не сорок пять, как сегодня, а много за пятьдесят! Где эти люди будут жить? И не два-три дня, а полтора месяца, пока не смонтируют на новых фундаментах новые дизеля. Где, Саша? Мы-то их собирались монтировать в тепле и потихоньку, пока вот эти, — Семенов похлопал рукой по корпусу дизеля, — наш тыл будут обеспечивать!
Семенов отдышался.
— Без этого тыла новых дизелей нам не поставить, Саша, спроси механиков, подтвердят. Вот и выходит, что улететь отсюда с Беловым — значит поставить на Востоке крест.
— Ты прав, Николаич, — тихо произнес Бармин. — И я — тоже.
— Правда только одна бывает, друг мой.
— Хотя я и трус, — Филатов с вызовом посмотрел на Семенова, — а даром хлеб есть не привык! И залезать в спальный мешок, как Волосан, не собираюсь. За дело, что ли.
— Вот это разговор! — поддержал Дугин. — Гайки, Веня, бензинчиком полить надо, прикипели. Тащи инструменты!
— Погоди. — Бармин жестом остановил Филатова. — Для успокоения совести, Николаич, послушай Мирный!
— Хорошо, идемте.
Через холл и кают-компанию люди прошли в радиорубку. Семенов включил приемник, откинул капюшон каэшки, надел наушники и повертел ручку настройки. В мертвой тишине отчетливо послышалась морзянка.
— Это Белов. — Семенов сжал руками наушники. — Над куполом ясно… Пролетели Комсомольскую… Мирный в эфире… Ветер усиливается… Боковой пятнадцать метров в секунду… Видимость сто метров… Белов… Пока держу курс на Мирный… Конец связи.
Никто не проронил ни слова.
Семенов снял наушники, выключил приемник, набросил на батареи спальный мешок.
— Женя, сколько времени займет перемонтаж? Примерно.
Дугин задумался.
— Трудно загадывать, Николаич, — нерешительно сказал он. — Как считаешь, Вень?
— На материке часов бы за пять сработали.
— То на материке… Ну, сутки, не меньше. Да еще емкость для охлаждения дизелей делать взамен лопнувшей.
— Понятно. — Семенов поднялся со стула. — Если кто хочет сказать — говорите.
— Не о чем больше говорить. — Гаранин поежился, потопал унтами. — От холода одна защита — работа. Пошли, друзья.
Один за другим люди покидали радиорубку. Семенов задержал Бармина.
— Следи за нами, Саша. Увидишь, кто дошел до ручки, — применяй власть. Но с пониманием, дружок.
— Боюсь, Николаич, сорвемся…
— Знаю. А помощи ждать неоткуда, в таком холоде долго не продержимся. Запустим дизель — выживем. Ну, пошли.
Главными фигурами на Востоке стали Дугин и Филатов. Семенов тоже понимал в дизелях, но не настолько, чтобы вмешиваться в демонтаж столь сложных агрегатов.
В крышку цилиндров, фасонную отливку из серого чугуна, были вмонтированы десятки деталей. Чтобы их снять, следовало произвести множество операций, каждая из которых требовала мастерства и особой точности: отсоединить от форсунок трубки, выпускной коллектор от трубы отвода газов и многое другое. И самое важное — равномерно отпустить все гайки, крепящие крышки цилиндров. Вот дойдет дело до гаек, тогда и начнется проверка на выносливость. Но пока что Дугин и Филатов справлялись сами. Они снимали детали и бережно укладывали их на покрытый брезентом верстак.
Семенову, Гаранину и Бармину досталась работа, не требующая высокой квалификации, — подготовка временной емкости для охлаждения дизеля. Для этой цели вполне сгодилась бочка из-под масла, которая нашлась на свалке: пустые бочки и прочие отслужившие вещи с Востока вывозить — себе дороже, и этого добра на свалке хватало. Бочку выкопали, уложили на волокушу и потащили к дому, изредка останавливаясь для отдыха.
Бармин ударил ногой по бочке, сбивая с нее снег, и она загудела поюще и протяжно. Гаранин проводил исчезающие звуки и оглянулся. Он испытывал странное ощущение неправдоподобия окружающего его мира; наверное, подумал он, то же самое чувствуют космонавты, когда смотрят в иллюминаторы своего корабля. Восток был погружен в абсолютную, воистину космическую тишину. Беззвучно повис опущенный с безоблачного неба занавес из солнечных лучей, не скрипел под ногами плотно сбитый снег — отовсюду доносилась лишь тишина. Она была неестественная из-за своей абсолютности; такую тишину люди не любят и называют могильной. И вдруг Гаранину пришло на ум простое объяснение, почему он никогда не слышал такой тишины: ведь на Востоке всегда круглые сутки работали дизели. И улыбнулся: бывало, его раздражал их неумолчный рокот, мешал заснуть. Чудак!
И второе непривычное ощущение: с мороза положено входить в тепло, а они вошли в еще больший холод. Хотя нет, улица и дом температурой уже сравнялись, и там и здесь сорок восемь. Такой мороз на Востоке и за мороз не считали, по часу запросто работали на свежем воздухе. Но грелись потом, отдыхали!
Бочка — это еще не емкость, одно днище у нее лишнее. И его нужно вырубить. Тоже работой не назовешь — на материке, а на Востоке в первые дни и ложку ко рту поднести — работа. Начали. Один держал кузнечными клещами зубило, другой бил по нему молотком. Легковат молоток, зубило даже царапины не оставляло на днище. Подыскали другой, потяжелее, — все равно отскакивает зубило, кувалда ему нужна, не меньше. А кувалда весит полпуда. Для «гипоксированных новичков», подсчитал когда-то Саша Бармин, в первую неделю бери коэффициент четыре: значит, два пуда весит кувалда. Четыре ли, дорогой доктор? Не два пуда, а два центнера весит эта кувалда…