Семьдесят пять ступеней вверх. Сборник рассказов
Шрифт:
А может быть, я сплю ещё и проснусь скоро с Герой моим рядом? Кто знает? Хотя… Я и раньше могла догадаться. Ведь вся жизнь, как вспышки фотокамеры: бах – свет, бах – темень. И ошмётки токмо в памяти – не склеить, не слепить. Видно, не хотела догадываться-то. Да и проку? Любила я, меня любили – чего ещё надобно-то? Вот человеку главное – счастье сыскать. А сыскав, кто ж по сторонам озирается? Так и проморгать можно. Вот и я нашла, а где… не велика важность.
– Тёть, а вы адрес помните? Где с Герой жили?
– А как же? Помню-помню.
– Так
– А что, почему нет? Ишь ты, молодец – придумала!
Улица переменилась: запахи не те, шум да гул. Машины тарахтят, дымят – свет Божий не видно. Но берег этот я узнаю, пологий склон и пляж песчаный. Водица всё та же, но покров утеряла свой – туманец сошёл, оголил все прелести – блестит теперь, переливается. Не мудрено – скрывать-то больше некого. Да… Цвета ярче, но глазам больнее. Краски обжигают будто. Так и хочется зажмуриться покрепче да убежать, спрятаться.
Вот и дом, родной до последнего кирпичика, но в то же время и чужой. Подумать только, вся жизнь в нём прошла…
– Но как?! Как вы его признали?
– Что ж не признать-то? Один к одному всё. Разве что во сне попроще было, подушевнее. Заместо новёхонькой розовой штукатурки побелка на стенах трещинками вся исходила. Кованых лавок и в помине не было. Зато скамеечки деревянные стояли – сосед смастерил. Клумбы возле парадного входа в астрах да георгинах утопали. А вон там пионы огромным кустом росли. Под ногами игрушки – детвора носилась, не утихая. Весело было, радостно.
– Ей-Богу, не бывает так! Где ж это видано, чтоб такой правдивый сон был?
– Хм… Так я же в детстве частенько тут на речку бегала. Места здешние хорошо знала. Вот и запали они мне в душу, видать.
– А может, вы и Геру видели? Где-нибудь здесь, наяву?
– Да что ты? Я бы помнила. Должна была…
– А давайте постучим? Ну, так просто. Проверим.
– Да Бог с тобой! Чего проверять-то? Ещё за полоумных нас примут… Не знаю я тут никого.
– Тёть Сонь, ну пожалуйста! Пожа-ааа-алуйста! Мы просто спросим и всё. Только одним глазком внутрь заглянем.
Заглянуть внутрь… Прошлое в спину дышит, сверкая вспышками воспоминаний. Оглянуться и обернуться соляным столбом – навеки схорониться в прожитой где-то там жизни. Пускай не здесь, пускай в ином, пригрезившемся мне мире. И, видит Бог, я почти остолбенела. Укроюсь ли я там вновь? Вернусь ли? Тот мир такой же настоящий для меня сейчас, как и этот день, как и этот дом. Он существует, потому что я никогда не видела границ между сном и явью. Кто возведёт стену? Кто проведёт черту? Нет её – этой границы! Пока не загляну внутрь… Вот порог – вот черта. Загляну, и одна реальность поглотит другую. Мой мир исчезнет. Останется лишь серая явь и жизнь, прожитая понарошку.
– Нет! Постой!.. Зинаида?!
В слегка заплывших глазах теплился взгляд – родной и близкий. Морщинки опутали лицо, а губы истончились и понуро свесили уголки. Какая же немыслимая усталость извела приветливую улыбку на этом
– Вы меня не узнаёте?
– Нет. А мы разве знакомы? Я что-то не припомню. – Ну, да. Конечно! Ведь это мой сон – не её. Как глупо… Но всё же…
– А Гера тут живёт?
– Вы знаете моего сына? – Отчего-то голос дрогнул, недоверием кольнул взгляд. Больно так кольнул, в самую грудь, до детской обиды, как шлепок от матери.
– Так он живёт? – Ой, что я несу?! – Да, знала… Но не уверена, что он меня вспомнит…
Я, верно, сошла с ума. Иль в горячке, в бреду? На что надеюсь, глупая? Пустое всё, пустое… Ведь не признает – ещё горше мне будет, окаянной. Да что скажу ему? Довольно! Надо уходить.
Но… Это же мой Гера. Как смогу я уйти и в глаза не заглянуть? Жить и маяться, что где-то он – реальный, без ласки моей, без опеки? Нет сил, мочи нет совсем.
– Не думаю, что вспомнит… – словно вторила моим мыслям Зинаида. – Но пойдёмте, раз уж пришли.
И я заглянула внутрь…
Маленький дом на двух хозяев. Квартира, где мы жили всей семьёй. Кухонька, где баба Нюра частенько устраивала постряпушки.
– О-о! Баб Нюрин тазик. Какие блинчики она пекла, ммм-м – за уши не оттащишь. А где она?
Встала Зинаида, уронила руки беспомощно. Влага солёная на глаза её опухшие накатила.
– Почила мама уж лет пять как, – выговорила тихо. – Тазик так и висит. Любила она его. Всё говорила: «Чего с этими пузырьками чикаться? Таз – самое то».
Быть может, мир грёз и опасен. Как омут коварен, дурманом своим пьянит, в путы манит, крепко держит. Пускай! Реальность не лучше. Время – река, сквозь пальцы течёт, тебя в дураках оставляет. И жизнь пролетает, будто и не было её. Разве не обман это? Разве не лукавство? Ведь совсем недавно баба Нюра румяна ходила там, в моём мире.
– О-ох, что-то не разумею никак, откель вы её знать могли? Особливо про тазик? – Невмоготу мне вытерпеть этот взгляд – так и буравит меня Зинаида глазами раскрасневшимися, с усилием, с надрывом. Броситься бы на шею ей, рассказать всё, выплакаться! Но… – Как величать-то вас?
– София… Соня! Зовите меня: «Соня». Я вам всё расскажу. Обязательно расскажу.
Не ответила Зинаида. Смолчала. Но чувствую, приняла меня. Дома… я снова дома.
– А вот и Гера… Да вы проходите! Что ж на пороге-то встали?
Так разве я уходила куда? Вот комната, где много бессонных ночей провела, малышку нашу убаюкивала. Где Гера ходил взад-вперёд с дорогим свёрточком в руках. Где радовались и горевали вместе. Где дочь нашу оплакивали.
Узенький луч света прорвался в притемнённый мирок. Подобно озорному мальчишке, нарушал он покой. Поймать, отшлёпать – немедля! Лишь бы не разрушать эту поволоку, уютное ощущение дремоты. Только еле слышное дыхание нарушало всеобъемлющую тишину – вдох-выдох, вдох-выдох.