Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Шрифт:
— А во-вторых?
— Во-вторых же, — с расстановкой проговорил Виктор, — мне казалось странным: как же так, девушка готовится стать твоей женой, а сама — простая возница?
— Так вот что тебя беспокоит? И ты говорил об этом Ирине?
— Конечно, сказал.
— Вот это ты сделал глупо! — Сергей насупился, склонив голову. — Противно даже слушать. Не любил я по расчету и не буду. Да и тебе не советую.
— Чего же ты обижаешься? — Виктор задумался. — Вообще ты для меня стал и странным и даже непонятным. Ну, скажи, зачем ты объявил Ирину своей, женой, наложил, так сказать, бронь, а к себе не берешь?
— Это уж наше дело.
— Да я понимаю.
— А ты можешь и не ходить.
— Нет, на полдороге останавливаться нельзя.
— Знаешь что, Виктор? — Сергей поднял голову и холодно посмотрел на друга. — Я бы тебе сказал… по-дружески, но мешает Ванюша.
Наступило молчание. Машина, разбрызгивая желтый, смешанный с песком снег, выехала на пригорок. Сергей напрасно опасался своего шофера: он мог бы говорить все, ибо Ванюша в этот момент был занят своими мыслями и ни одного слова из того, о чем говорили Сергей и Виктор, не слышал.
А мысли у Ванюши были все те же, — никак он не мог понять: что с ним стряслось после того, как он побывал в колхозе «Светлый путь», и почему та хорошенькая Лена, которая не дала ему выспаться, до сих пор не выходит из головы? Он знал, что Лена учится на курсах электриков. Сколько раз, бывая в Усть-Невинской, Ванюша хотел навестить Лену, но случалось всегда как-то так, что не оказывалось даже минуты свободной. А между тем с каждым днем Лена нравилась Ванюше все больше и больше, мысленно он частенько с ней разговаривал, — чего только не говорилось, и, может быть, от этого он потерял покой, видел ее во сне. Вот и в эту поездку Ванюше было, конечно же, не до чужих разговоров: припадая к рулю и всматриваясь в бегущую под машину дорогу, он думал о Лене и видел перед собой ее улыбающееся лицо.
Через два дня наступила такая дружная оттепель, что казалось, будто вместо марта неожиданно в верховье Кубани заявился апрель. А солнце грело уже не по-апрельски, а по-майски, дни установились погожие, даже жаркие. Снег испуганно припал к земле и, еще не зная, что бы такое могло случиться, сперва ушел только с пригорков, надеясь не сегодня, так завтра снова вернуться. Но назавтра весна положила по всем пригоркам бледноватую зелень, а степь вдруг с утра закурилась, по ярам, по ложбинам загремели вешние воды. В одну ночь вскрылась ото льда Кубань, тревожно загремела, точно выговаривая: «У-у-ух! Ка-ак же я люблю весну!» С запада повеяли теплые ветры и принесли ранний, но дружный дождь. Прошла неделя, и умытая степь преобразилась, помолодела и покрылась свежими красками.
Планы весенних работ, составленные агрономами, вдруг стали никуда не пригодными, — все сроки нарушились, и то, что намечалось делать в апреле, приходилось делать в первых числах марта. И вот потянулись на поля тракторы с вагончиками и прицепами сеялок и плугов, загремели подводы, груженные семенным зерном, задымились костры, а третьего марта уже почти повсеместно начался сев ячменя.
Рано утром в райкоме состоялось совещание актива. Вернувшись в исполком, Сергей стал готовиться к выезду в район. Неожиданно распахнулась дверь, и в кабинет вошел торопливым шагом невысокого роста мужчина, усталый и небритый. Поставив у порога чемодан, опоясанный дорожными ремнями, он, блеснув золотыми зубами, протянул обе руки, и тут Сергей невольно воскликнул:
— Лев Ильич! Ты ли это?
— Я, я! Доброго здоровья, Сергей Тимофеевич! — Лев Ильич схватил руку Сергея и начал ее трясти с невероятным усилием. — Очень рад, для ясности, поздравить тебя со столь высоким
— Да еще успеешь поздравить! — сказал Сергей, еще не веря, что перед ним стоит Рубцов-Емницкий. — Садись и рассказывай! И где ты пропадал столько времени.
— Изъездил, для ясности, полсвета!
Лев Ильич тяжело опустился на диван, а Сергей смотрел на него и только улыбался. Да, теперь уже Сергей не сомневался, что на диване сидел не кто другой, а именно Рубцов-Емницкий, хотя узнать его с первого взгляда было нелегко. И так же нелегко было, увидев Рубцова-Емницкого, сказать: в чем же он изменился, что в нем прибавилось и чего недоставало? Было заметно, что он похудел, стал смугл до черноты, в глазах светилась живая искорка, но от этого и его лицо, и взгляд сделались куда приятнее, чем прежде.
Может быть, вся загадка скрывалась в том, что вместо хорошо нам известного плаща под цвет осенних листьев каштана Рубцов-Емницкий надел коричневый полушубок, который раздобыл, очевидно, во время поездки у своих новых приятелей; что на ногах у него не было знакомых нам парусиновых сапожек с тупыми носами, которые уж очень мягко и неслышно ступали по земле, а были фетровые валенки, обшитые красной кожей; что не вышитая на украинский манер сорочка украшала его грудь, а обычная гимнастерка; что на голове вместо соломенного картуза ловко сидела кепка из черной смушки с нацепленными над козырьком темно-синими очками.
Но надобно сказать, что и новая одежда была ему так же к лицу, как и все то, что он носил раньше. Нет, по всему было видно — перемена, происшедшая в Рубцове-Емницком, коренилась не во внешнем его виде, а жила где-то глубже. Поэтому и Сергей, так хорошо знавший своего председателя райпотребсоюза, удивлялся как раз не новому его одеянию и не смуглости побритого лица, а тем необычным для Рубцова-Емницкого суждениям о жизни и тем интересным рассказам о поездке, в которых чувствовалась какая-то благородная гордость: «Вот, мол, какой есть Рубцов-Емницкий! Может, и были такие, кто считал меня бездельником и плутом, а я поехал по важному заданию и показал себя, и хотя трудно мне было, а я не сдался и дело сделал, оборудование получил и отгрузил, и теперь горжусь сам собою!»
— Да что — грузы! — воскликнул Рубцов-Емницкий, продолжая рассказывать о поездке. — Грузы уже дома, и о них ты меня не спрашивай. Ты лучше спроси, что я там увидел, в каких я побывал городах. О! Замечательные те города! А какие видел заводы! Ведут меня по цехам, а я гляжу на все и, веришь, только удивляюсь! Какие механизмы! И какие там люди! Золото, а не люди! А как работают! А обхождение с приезжими! А какое тебе внимание!
— Значит, обошелся и без сливочного масла? — шутя намекнул Сергей.
Рубцов-Емницкий не обиделся.
— Куда там! Люди не мелочные. — Тут он уже не мог сидеть на диване, встал, снял полушубок и стал расхаживать по кабинету. — И очень хорошо, что тебя послушался, а то пришлось бы там краснеть. Правда, были моменты трудные, не все шло гладко, и мысль моя тогда работала во все стороны. Но знаешь, кто меня выручал в трудные минуты? Усть-Невинская! Ого! Оказывается, нашу станицу знают повсюду! Бывало так: затормозится дело, всякая мелочь лезет под ноги и мешает, я и так и эдак — ничего не помогает. Тогда я иду к тому человеку, от которого зависит решение, и говорю: «Так ведь это же груз для Усть-Невинской ГЭС!» И сразу начинается другой разговор. Вот она какая, наша станица! Так у меня было, когда семь вагонов в один день получил. А еще, для ясности, друзья, конечно, здорово помогали!