Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Шрифт:
Сергей не знал, долго ли он спал, как вдруг проснулся, ощутив прикосновение чьих-то рук: кто-то осторожно укрывал его одеялом. Сергей поднял голову: перед ним, как привидение, стояла Ирина в белом платье, и луна, уже выглянувшая из-за туч, озаряла всю ее, высокую, стройную, с живыми, блестящими глазами.
— Ирина?
Она не ответила и убежала. Сергей оделся. На дворе было светло. Дождь перестал, небо прояснилось. На цыпочках, неслышно ступая по настилу травы, он прошел мимо кровати, на которой спала Марфа; луна светила в окно и щедро серебрила ее седую голову. Сергей прикрыл за собой дверь и вышел во двор. Ирина стояла у стены, скрестив на груди обнаженные до плеч руки. Не поворачивая головы, она сказала:
— А
— Что поделаешь. Война научила.
Ирина посмотрела на Сергея и улыбнулась. При свете луны глаза ее казались не черными, а синими. Что скрывалось и в ее смелом взгляде, и в улыбке, и в том, как дрогнули ее губы, точно она хотела что-то ответить, но раздумала, — Сергей не знал. Он взял ее под руку, и они молча пошли к кургану по высокой мокрой траве. Остановились на его вершине, и снова Сергей увидел ее синие глаза и загадочную улыбку. Им так хорошо было стоять на этом кургане и смотреть на степь. Перед ними лежала умытая дождем, помолодевшая земля. Совсем близко темнела Верблюд-гора и поблескивали мокрые листья окраинных садов. На дороге лежали зеркала луж, бровки травы в росе были не зеленые, а дымчато-серые. Под горой гуляла Кубань. Вода разлилась по низинам, и издали казалось, что это не вода, а молочная пена поднималась над берегами.
Знаю, есть еще у нас такие читатели, которые уже перелистывают книгу и забегают вперед: им-то нет дела до того, как блестела Кубань в разливе и какой цвет приняла трава после дождя. Им хочется скорее узнать, что произошло там, на кургане. Зачем, скажут они, описывать и лунную ночь в степи после дождя, и половодье горной реки, и нарядную зелень, — кто же не знает, что все это действительно бывает красиво! Им давай главное: вышли молодые люди на курган, так тут нет нужды любоваться природой, а надобно следовать за ними и не отходить от них ни на шаг. Тут всякая мелочь не должна быть упущена. Если Сергей станет объясняться в любви Ирине, — а это вполне возможно, — то необходимо этот момент записать во всех его подробностях: сказал ли Сергей Ирине все, что думал, прямо, без обиняков, как и подобает видавшему виды фронтовику, или изъяснился одними лишь намеками да улыбками; краснел ли при этом или не краснел: что именно ответила ему Ирина; если же на ту беду у Сергея не хватило смелости, тогда надобно показать, откуда взялась у него эта робость: какой же это, в самом деле, Герой, когда у него в нужный момент не было храбрости. Но мы не станем потакать нетерпеливому читателю и оставим наших героев на кургане и не будем им мешать. Пусть они всласть налюбуются и влажной, теплой после дождя степью, и луной, бегущей между обрывками туч, а если найдут нужным объясниться в любви, то пускай это сделают без посторонних свидетелей.
Рассветало. Из-за горы вставала заря, и свет луны тускнел. Переглянувшись, Сергей и Ирина молча взялись за руки и сбежали с кургана. Сергей простился с Ириной и вошел в комнату. Спать не хотелось. На душе было радостно, светло. Поджидая утро, Сергей, не раздеваясь, прилег на кровать и подумал: «Разве я мог предположить, что встречу ее на этом птичнике?» Он смотрел на мокрую, освещенную слабым светом занавеску на окне, а видел Ирину — ее белое платье, ласковые глаза, брови, смелую улыбку; слышал ее голос, дыхание. Слабо кружилась голова, веки сами сомкнулись, и Сергей не заметил, как уснул. А когда открыл глаза, то увидел красный, слепящий свет, — всходило солнце, и все окно, стены, кровать были залиты его огненными лучами. Сергей зажмурил глаза, и вместе с синими, оранжевыми кругами перед ним поплыла Ирина. Он встал и подошел к окну.
Солнце лежало в седловине Верблюд-горы, и мокрая, свежая зелень степи вспыхивала и блестела. Земля еще не парила, и горизонт был чист. Далеко-далеко, подымаясь из лесов и гор, заманчиво синели зубчатые перевалы. Эльбрус был виден весь и казался таким близким, точно за ночь под покровом дождя
— С добрым утром, Сережа!
Глаза ее искрились радостью. В простом будничном платье, с закрученной на затылке косой, она показалась Сергею необыкновенно красивой.
— Ирина, — проговорил он, любуясь ею, — мне пора домой, а ведь я еще не все тебе сказал.
— Не все? — искренне удивилась Ирина. — Да ты и не говорил ничего.
— А вспомни!
Глаза ее заискрились еще больше.
— Пойдем, умоешься. Завтрак уже готов.
На круглый низенький столик, поставленный возле хаты, Марфа принесла зажаренного в кастрюле петуха. Сергей ел охотно. Ирина, отломив крылышко, со смехом рассказывала, как она ловила петуха и распугала всех кур.
— А теперь я тебя немного провожу, — сказала она, когда кончился завтрак. — Чтобы дорогу к нам не забывал.
— Ты еще к нам заходи, — добавила Марфа Игнатьевна.
— Зайду, — ответил Сергей, поглядывая на Ирину. — Как дождик застанет в степи, так я и явлюсь.
— А ты и без дождика заходи.
Сергей и Ирина вышли на дорогу. Травянистая ложбина теперь была вся залита солнцем. Вдали, на косогоре, виднелись строения: низкий, обмазанный глиной сарай, мокрый и оттого черный, а рядом с ним — огороженный плетнями баз, из которого с разноголосым мычанием выходили телята-сосунки. Стадо коров разбрелось по взгорью. В сторонке стоял пастух, седой и высокий старик, с засученными выше колен штанинами.
— Наша ферма, — сказала Ирина. — Пойдем, я тебя молоком напою.
— Спасибо! Но молока я не хочу.
Сергей и Ирина пошли напрямик, мимо стада. Трава была густая, вся усыпанная блестящими каплями: притронешься ногой — и вода польется ручьем. Ирина сняла чувяки, босые ноги ее, купаясь в росе, быстро покраснели. Сергей шагал в сапогах, чувствуя, как вода проникает за голенища.
— Это же не роса, а наводнение!
Сергей остановился и пристально посмотрел на Ирину. И по тому, как он сдвинул свои широкие брови, как дрогнули его губы, Ирина не поняла, а скорее почувствовала сердцем: он хотел ей сказать совсем не о росе. Он остановился и посмотрел на нее как-то странно, не так, как обычно смотрят, когда говорят незначительные слова. Ирина ждала: что же он ей скажет?
— Ирина. Мне сейчас, днем, еще хочется тебе сказать…
Ирина смотрела на каплю, висевшую на кончике острого листа пырея, и молчала.
— Если бы ты знала, как я люблю тебя, Иринушка!
Лицо ее вспыхнуло. Она быстро наклонилась к траве, осторожно раздвинула пальцами листья и увидела свитое из сухой травы и шерсти крохотное гнездо.
— Ой, мамочко! — вскрикнула она. — Какие малюсенькие! Посмотри, Сережа, какие птенчики, совсем голенькие. И живые!
Сергей тоже наклонился, но нечаянно коснулся губами ее теплой, в мелких завитушках шеи и уже не видел ни гнезда, ни голых птенчиков. Он обнял Ирину и поцеловал. Она вырвалась и отбежала в сторону. Потом они долго шли молча, точно им не о чем было говорить.
— А ты, Иринушка? Ты и вчера ничего мне не сказала.
— Не знаю, ничего не знаю. У меня какой-то туман в голове. Боюсь об этом и подумать. Я простая девушка, а ты…
— Что за чепуха! А я кто?
— Боюсь… Полюблю тебя себе на горе…
— Вот уж этого бояться нечего!
— О! — протянула девушка и ласково посмотрела на Сергея взволнованными глазами. — А вот и станица. Как мы быстро пришли. — Ирина протянула руку. — Приходи, Сережа… Если любишь, приходи сегодня. Придешь?