Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
Шрифт:
Слова «мы бы все обдумали, обмозговали» живо унесли его в Усть-Невинскую, и тут ему совершенно реальной картиной представилась встреча с Артамашовым. Вот они, пожавши друг другу руки, идут степью, — одни — кругом ни души; подходят к реке и садятся у берега. Между ними сразу же начинается задушевный разговор. Евсей подробно излагает Артамашову обе неприятности, которые пришлось пережить ему в этот день. Артамашов то сочувственно качает головой, то ласково смотрит на своего друга. «Нет, дорогой Евсей Гордеевич, хоть ты человек и умный, а все же так собирать подписи не годится, — говорит Артамашов. — Тут нужно все заранее продумать, а потом уже действовать. Тебе,
Евсей так увлекся приятными рассуждениями, что не заметил, как пересек полевую электромагистраль и спустился в отлогую ложбину. Поторопив Буланого и выехав на гору, Евсей снова хотел было хоть мысленно побыть с Артамашовым, но тут увидел нечто такое, что заставило его сразу забыть о своем усть-невинском друге, потянуть повод и остановить уже приморившегося коня. Перед ним шагах в пятистах горело зарево огней. И что же это за чудо? В такую позднюю пору, среди безлюдной степи, и такое обилие света! Похоже на пожар, но не видно ни дыма, ни огненных языков пламени.
Евсей подъехал ближе, услышав протяжный гул барабана, и увидел людей, брички, быков, тянущих волокушей солому, и скирды пшеницы, в которых пряталась молотилка.
«А где ж паровик? — подумал Евсей. — Не видно ни трактора, ни паровика, а молотилка аж ревет… Погляди, какая история! Эге, да это ж я уже на полях Усть-Невинской и набрел как раз на ток Рагулина, где действует электричество… Интересно посмотреть…»
Вид освещенного тока, молотилка без локомобиля и работающие люди, которых можно было рассмотреть, как днем, так заинтересовали Евсея, что он подъехал совсем близко и, оставаясь невидимым в темноте, не слезая с лошади, стал рассматривать диковинную молотьбу.
В сторонке возвышалась сложенная из кирпича высокая квадратная будка, а от нее на высоких столбах тянулись к молотилке три белых провода. По всему току, образуя порядочный круг, тоже поднимались столбы, а на них слепящим светом горели лампы, такое же сияние разливалось и над полками молотилки, освещая покрытые пылью лица двух женщин, развязывавших снопы, и согнутую, усыпанную остюками могучую спину зубаря. Из-под соломотряса и там, где решета выбрасывали полову, пробивались яркие пучки света, отчего падавшая на волокушу солома отсвечивала серебром. От женщин, выгребавших полову, ложились черные тени, и Евсею казалось, что лампы горят где-то в самом соломотрясе. Особенно много света было у приемных люков, так что Евсей хорошо видел и золотистые струйки зерна, падавшие в глубокий ящик, и столик возле весов, за которым сидел Стефан Петрович Рагулин, поблескивая стеклами очков, и весы, с которых четверо мужчин снимали набитые зерном мешки, сваливая их на подводу. Евсей заметил и Прохора Ненашева в комбинезоне и в шоферских очках, — он то нырял под молотилку, то брал лесенку и по ней подымался к тому мотору, который примостился на полке молотилки.
Молодые парни, взобравшись на скирду, бросали вилами, точно играя, снопы, и колосья, попадая в лучи лампы, как бы загорались красным светом. Но особенно Евсей присматривался к тому продолговатому и черному, похожему на большого жука, мотору, который находился рядом с зубарем и был прикрыт фанерой в виде крохотного сарайчика. Издали казалось, что и ремень к главному шкиву и сам мотор стоят недвижимы, и только ровный гул молотилки
«Да, картина дюже заманчивая, — подумал Евсей. — Гудит и гудит, — сила!»
Залюбовавшись видом молотьбы, Евсей на какую-то минуту забыл, за каким делом его послал в степь Хохлаков и почему он оказался на коне перед этим шумным и озаренным лампами током, и в нем заговорила обычная любознательность. Ему захотелось подъехать к молотилке, поздороваться с людьми, а потом поподробнее расспросить их, как устроен этот двигатель; захотелось самому все осмотреть и руками пощупать, и он уже было тронул Буланого, чтобы выехать за черту ночной темноты. Но тут же он понял, что за эту черту выехать нельзя, что между ним и этим разливавшимся над землей светом лежит не ночная тьма, а пропасть, через которую не проехать теперь ему даже на Буланом… С грустью глядя на ночную молотьбу и не решаясь показаться на свет со своей разорванной штаниной, он повернул коня и шагом поехал по скошенному полю.
Но оглядываясь и все еще думая о себе и о виденном, Евсей ослабил поводья и снова доверился Буланому, — пусть идет куда знает, лишь бы не стоял на одном месте. Так он ехал долго, угрюмо склонив голову и не глядя вперед. Буланый шел и шел, а потом, очевидно, решил, что хозяин вздремнул, начал отыскивать что-нибудь съестное. За день он изрядно проголодался, а тут ему посчастливилось напасть на вкусную пищу — морда его ткнулась в копну свежего, только что скошенного ячменя. И только тут Евсей поднял голову и по частым огням на фоне темной Верблюд-горы понял, что находится вблизи Усть-Невинской.
«Придется заночевать под копной, — подумал Евсей, тяжело слезая с коня, который уже лакомился сочными колосьями. — Малость посплю, отдохну, а утречком я быстро разыщу Артамашова…»
На всякий случай привязав конец повода к ноге, Евсей оставил Буланого наслаждаться ячменем, а сам лег под копну. Положив руки под голову и чувствуя приятный запах, исходящий от копны, Евсей задумчиво смотрел на темное небо, густо-густо унизанное звездами; ему хотелось уснуть, а сна не было. Только теперь он ощутил боль во всем теле: от непривычки долго ездить верхом ноги ломило, в пояснице что-то стреляло, руки ныли. Надо было бы уснуть и к утру отдохнуть, а в голову лезли мысли о дневных встречах: то он видел смеющиеся лица яман-джалгинских колхозниц, то хитрый взгляд сторожа-тезки, то страшную морду волкодава…
7
Уснул Евсей только перед утром и спал тревожно. Ему показалось, что глаза его только-только сомкнулись, и вдруг кто-то начал хлестать его плеткой. Сквозь сон послышался грубый голос, смачная ругань. Евсей, как ужаленный, вскочил и увидел перед собой всадника. Протирая глаза и еще толком ничего не соображая, Евсей со страхом подумал, что какой-то смельчак решил угнать Буланого и уже взобрался ему на спину.
— Проснись, чертяка с коршунячьими глазами! — сказал всадник, ударяя Евсея плеткой по плечу.
— Ба! — обрадованно крикнул Евсей. — Артамашов! Алексей Степанович! Да не сон ли это? Вот какая мне удача!
— Погоди радоваться, — строго сказал Артамашов. — Ты это по какому праву копну ячменя истребил?
Евсей осмотрелся. Оказывается, Буланый успел уничтожить почти всю копну и преспокойно улегся на отдых. Стараясь и взглядом и улыбкой показать, что при такой важной встрече не следует жалеть какой-то копенки ячменя, Евсей осклабился и, хватая руку Артамашова, сказал:
— Алексей Степанович! Дорогой мой друг! Да у нас с тобой есть дела поважнее ячменя.