Семеро Тайных

Никитин Юрий Александрович

— Что нужно делать? — вырвалось у него нетерпеливое.

— Научиться терпению, — сказал мудрец мягко. Глаза его стали грустными. — Я сколько и скольких потерял из-за своей... Молодость хочет всего и сразу, а на этом ее и ловят те, кто поопытнее. Ослепленные великими возможностями, вы легко попадаете в ловушки, из которых нет возврата... Вы всегда готовы на первое же, что приходит в голову, но что приходит в голову и любому зверю, но недостойно человека...

— Что это?

— Вы всегда готовы дать сдачи, — сказал Сосику невесело. — Даже заранее.

Даже тогда, когда вам только показалось, что на вас хотят напасть или чем-то задеть. Вы не успеваете осмыслить... ибо то, что вам кажется нападением, давлением, зачастую как раз и несет благо. Увы, дать сдачу легко! Можно еще и гордо оглядеться по сторонам: вот какой я лихой! А слово «лихой» ведь от «лихо»...

— Что я должен? — повторил Олег нетерпеливо.

Он косился по сторонам, готовый прыгнуть хоть в пруд с этими сонными кувшинками и жабами, только бы начинать быстрее овладевать мастерством чародея.

— Научиться смирению, — ответил мудрец. Он с сомнением оглядел Олега, его широкие плечи, пудовые кулаки. — Смирение — это победа над собой, над своими звериными привычками! Нам дано многое, а вот смирение мы должны воспитывать сами. Смирение — самое трудное для человека. Особенно для молодого и сильного. Но только смирение раскрывает тайники души, придает силы...

Олега затрясло от нетерпения, выпалил:

— Говори, что делать? Что? Я сделаю все!

Сосику помедлил, его взор обежал поверх верхушек сада, затем вернулся к ласкающему взор пруду:

— Видишь вон корягу?

— Да!

— Ты можешь за нее держаться. В воде тебе надо пробыть... пробыть...

Он задумался, губы шевелились, высчитывая точные сроки, а Олег взмолился:

— Сколько скажешь!

Мудрец вздохнул:

— Ладно. Я сам приду и скажу тебе, что испытание ты выдержал.

Он отшатнулся, ибо красноголовый волхв скакнул как козел с места, обрушился на пугающе неподвижную поверхность, словно та из застывшей черной смолы, но вода приняла его без плеска, и только потом выметнулся столб застоявшейся воды, коричневой от толстого слоя ила.

Олег вынырнул, ухватился за корягу, плавать еще не научился, лицо счастливое, в глазах восторг, красные волосы прилипли, закрывая глаза, он смахнул ладонью, не отпуская другую от коряги, прокричал:

— Я понял! Но для меня это слишком легкое испытание! Вода теплая как молоко!

Сосику смотрел с удивленным одобрением. Покачал головой:

— Это только кажется, что легкое.

Олег провожал взглядом его сухощавую фигуру, пока тот не скрылся за красными от обилия цветов кустами. Коряга на расстоянии протянутой руки от камней на краю пруда, можно вылезти в любой миг, если передумает. Ноги не касаются дна, но вода в самом деле как только что сдоенное молоко, на листьях лягушек почти нет, пиявок вроде бы тоже...

Глава 32

Уже приходилось висеть над бездной, когда далеко внизу камни, но тогда напряжение всех жил, спертое дыхание, ноги судорожно ищут опору,

а сейчас в теплой воде, правой рукой придерживается за лозу, что неспешно заползла по колонне на крышу и там распустила широкие зеленые листья, но корни свисают в воду, его пальцы скользят по этим белесым щупальцам, похожим на огромных подземных червей, не видевших света, другую руку уже начал совать под мышку, грел, вода только вначале казалась теплой, но наступила ночь, из воздуха ушло тепло, к утру остыла и вода, а когда на востоке посветлело, он уже едва сдерживался, чтобы жалко не лязгать зубами.

В доме вроде бы скрипнули ставни. Ему почудился внимательный взгляд, затем ощущение исчезло, он снова висел, не касаясь дна, в полном одиночестве, угрюмый и озябший.

Затем ноздри уловили запах жареного мяса. В за-стывшем теле что-то дрогнуло, Олег ощутил боль, словно в желудке шевельнулся нож. Мясо пахло горькими травами. Он как наяву увидел запеченного в своем соку барашка, коричнево-янтарную корочку, что покрывает нежное молодое мясо, пузырьки кипящего сока, трещины в этой корочке, через которые проглядывает белое сочное мясо, что тает во рту раньше, чем успеваешь впиться зубами...

Он судорожно глотнул, по горлу пробежала струйка зловонной жижи. Выплюнул с отвращением и, высунувшись повыше, с жадностью хватил раскрытым ртом воздух, хоть и наполненный запахом гниения водяных растений, но все же чище этой болотной воды.

Это смирить нетрудно, сказал себе мрачно. Это всего лишь голод. Животное на его месте уже выскочило бы, а он человек! Человек может заставить себя пропускать эти запахи мимо себя.

Правда, пропускал не равнодушно, все-таки это он человек, а желудок от волка, но все-таки ощутил смутную гордость от своей стойкости.

С полудня к Сосику прибыли гости. Он слышал приветствия, потом их увели то ли на мудрые беседы, то ли на обильный обед, а он все висел, глотая голодные слюни.

После обеда мудрецы прогуливались по саду. Он слышал их неспешные журчащие голоса. Иногда кто-нибудь проходил по самой кромке, по воде двигалась перевернутая фигура. Стоило Олегу шевельнуться, по пруду пробегали острые зигзаги, рассекали так, что по отдельности двигались голова, туловище и ноги.

Воздух медленно прогревался, но вода осталась ледяной. Тело застыло, он чувствовал, что весь как огромная колода, даже как каменная плита. Пальцы не слушались, вот-вот выпустит эти слизкие корни...

Медленно пришли озлобленные мысли о своем унижении, когда эти сытые и тепло одетые люди сейчас роются в библиотеке, жадно вчитываются в старые свитки, постигают древние тайны, как будто им их мало, а он, молодой и жаждущий знаний, висит по горло в гнилой воде, вокруг лягухи, болотные травы, широкие листья кувшинок, темно-коричневые тела гниющих коряг с лохмами ряски, темно-зеленой тины...

Он вздохнул, волна пошла от его губ, ударилась в корягу, колыхнув ее, и пока он смотрел на нее, волна пошла обратно, плеснула в лицо, едва успел сжать губы.