Семейная библиотека. Выпуск восьмой
Шрифт:
— Кошка! Сзади тебя кошка!
Я повернул голову в другую сторону. От мусорного сарая ко мне действительно приближалась кошка, обыкновенная кошка. Только я никак не мог понять, что было в этом ужасного и почему Костя устраивает такую панику, как будто на дворе появился тигр. Просто псих какой-то этот Малинин! Если бы я знал, что он будет таким нервным воробьем, я бы ни за что с ним не связывался.
— Юр-чик! Скорей улетай! — продолжал метаться на ветке Костя Малинин.
Кошка
— Здорово, Муська! — чирикнул я обрадованно. — Чу-чу-чу-ешь, кто я такой, или нет?.. Ты что, не узнаешь своего хозяина, что ли?.. Да ты не бойся, подойди поближе, я тебя не съем! Это же я! Вот чу-чу-дачка! А вон на дереве Костя Малинин. Тоже не узнаешь? Костя, не бойся, лети сюда! Это наша Муська!
— Ты с ума сошел! — снова затрещал на акации Малинин. — Она же тебя съест!
— Меня? Своего хозяина? Это ты с ума сошел!
Не успел я закончить фразу, как сзади на меня обрушилось что-то урчащее, тяжелое и подмяло под себя. «Муська!» — успел подумать я и рванулся изо всех сил в сторону и вверх по направлению к акации, на ветках которой продолжал чокать и трещать Малинин. Я летел, как камень из рогатки. Я чуть не сбил в дерева своего лучшего друга. Хорошо, что он удержался. Тем временем я тоже успел зацепиться за ветку. С ветки акации я взглянул вниз. Муська водила хвостом по траве, продолжая урчать.
В воздухе медленно, как рыбки в аквариуме, плавали выдранные из моего бока маленькие перышки.
— Полу-чи-чил! Полу-чи-чил! — продолжал злорадно трещать Костя Малинин.
— Ниче-че-го не понимаю, — чирикнул я. — Такая знакомая кошка… Можно сказать, родная…
— «Родная, знакомая»… Скажи спасибо, что вывернулся…
— Баранкин перед кошками никогда не отступал!
— Храбрый какой! Расчи-чи-рикался: «Иди сюда, я тебя не съем, чу-дач-ка!» Сам чу-чу-дак! Ты забыл, что ли, что кошки едят воробьев?
— Да нет, — сказал я, — просто я еще не привык к тому, что я воробей!
— «Не привык»! А почему же я сразу привык? — сказал Костя и добавил: — Вот съела бы тебя твоя родная Муська, что бы я твоей матери сказал?
Я представил на секунду, что было бы, если бы мне действительно не удалось вырваться из Муськиных лап, и мне стало не по себе. Откровенно говоря, я просто испугался, хотя опасность миновала и бояться было уже нечего, но перья у меня все равно зашевелились и встали дыбом.
— Что это с тобой? — спросил меня Костя. — Ты какой-то чу-чу-чумовой!
—
Костя опять начал ругать меня, а я взял и сунул голову под крыло, но в это время кто-то ткнул меня чем-то острым в бок…
Событие тринадцатое. О чем чирикают бабушки
Я выглянул из-под крыла и увидел сидящего рядом со мной старого, облезлого воробья.
— Ты, птен-чик желторотый, — сказал мне старый воробей, — я тут все время за тобой с березы наблюдал. Ты что, вообще дура-чок-чок-чок или только притворяешься?
— А что вам от меня надо?
— Ты не груби старшим.
— Я не грублю. Это у меня такой голос.
Чтобы отвязаться от старика, я снова спрятал голову под крыло, но старик опять пребольно клюнул меня в шею.
— Слушай, когда с тобой разговаривают старшие! Чти взрослых! Чти-чти-чти! Не чуф-чуф… не чуфырься!
— А я не чу-фырюсь!
— А что это ты про кошек чирикал? Какие могут быть у воробья знакомые кошки? Ах вы, птенч-птенч-птенчики! И чему только учат вас родители?
Старик закатил глаза и стал чирикать о том, какие в его времена были прилежные и послушные воробьята, какие они все были умные, как они не чуфырились, а теперь все чуфырятся.
Стоило превращаться в воробьев, чтобы выслушивать эту чеп-чеп-чепуховую нотацию. Да у нас по вечерам старухи как усядутся вместе на лавочке, только об этом и чирикают, то есть разговаривают.
— Вы чьи дети! Чьи вы? Чьи вы? — спросил меня старик.
— Ничьи! Ничьи! — сказал я, срываясь с ветки.
— «Чуфырься, не чуфырься»! — сказал Костя, работая крыльями. — Чок-чок-чокнутый какой-то!
Мы закружились над нашим двором, выбирая дерево, не занятое воробьями. Хотя я и сам был воробей, но мне почему-то вдруг захотелось держаться от них подальше. Знакомство с бесхвостым и со стариком произвело на меня не совсем приятное впечатление. А больше всего меня расстраивало вот что: с той минуты, как мы превратились с Костей в воробьев, прошло, наверное, уже полчаса, а наша воробьиная жизнь все как-то не налаживалась, и вообще все шло совсем не так, как я ожидал. Время идет… Завтра, между прочим, снова в школу…
Косте Малинину я, конечно, ничего не сказал. В конце концов, впереди еще целый день — жизнь наладится, и все будет хорошо. Главное, не надо отчаиваться и терять надежду.
Покружив в воздухе, мы опустились с Костей на дерево. На дереве не было ни одного воробья.
Ветка, на которую мы уселись, выходила на солнечную сторону. Солнце пригревало, как летом.
С удовольствием втянув голову в плечи, я уже собирался спрятать ее под крыло, как вдруг у меня над ухом что-то противно свистнуло. Раздался щелчок. Посыпались листья. Ну что еще такое? В чем дело? Я открыл глаза и посмотрел вниз.