Семейное дело
Шрифт:
Близнецы пристально смотрели на Турецкого, который изменился у них на глазах: он креп и становился выше ростом. Он был уверен в себе на все сто. И он отвечал за каждое свое слово.
Внезапно близнецов охватило тягостное безразличие. Признаваться или не признаваться — какая, блин, разница! Сохранять тайну — какая непроходимая тупость. Было бы что сохранять! Тайна, в которую посвящены все, кроме ее хранителей.
— Может быть, ребята, теперь вы получше подумаете, кто мог убить вашего отца?
Глава 38 Роланд Белоусов делает признание
— Да, я беседовал с
— Упоминание о терроризме тоже показались вам неважными?
— Мало ли что может выдумать родитель, который не находит общего языка с детьми? Все это, откровенно говоря, звучало так неправдоподобно, что я подумал, Птах не совсем адекватен. Если вам точно передали разговор, вы знаете, что я постарался развеять его навязчивую идею — по-другому охарактеризовать не могу. Конечно, я не захотел упоминать об этих глупостях, чтобы не бросить случайно тень на Нелю и на ее сыновей.
— Да, конечно, — вежливо согласился Елагин. — Такие чувства по-человечески понятны и объяснимы. Если хотите, мы не будем больше затрагивать встречу в кафе «Зеленый бор».
Роланд бросил подозрительный взгляд на этого подтянутого, очень вежливого, нового для него следователя: какой-то очередной подвох? Блондин с необычным именем Рюрик не пытался запугать свидетеля, не давил его психику, вопросы задавал спокойно и почти равнодушно, как если бы не был заинтересован в ответах. Что здесь: хитрая тактика или действительное равнодушие? Роланд опасался расслабиться: каждая жилка в нем вибрировала, и он боялся оценить, насколько его мандраж заметен со стороны.
— Я уже сказал о Коле все, что знал, — подавляя нервную дрожь, сказал Роланд. — Не понимаю, что еще от меня хотят услышать. Может быть, припомнить все, начиная с нашего знакомства? Каждую встречу, каждый фестиваль граффити, каждый наш диалог? Давайте, не стесняйтесь! Требуйте!
Все-таки сорвался. Нехорошо… Остановившись, как только почувствовал, что начинает кричать и брызгать слюной, Роланд Белоусов скрутил себя — до стискивания зубов, до боли. Елагин оставался так же вежлив и холоден. «Надо же, как бывает, — вонзилось иголочкой в мозг глупое наблюдение. Он Рюрик, я Роланд… Два необычных имени на букву „Р“ по разные стороны барьера». Барьер, разделяющий два «Р», представлял собою письменный стол, похожий на тот, что сохранился в маленькой комнате квартиры на улице Летчика Бабушкина и помнил еще, как прилежно трудился над домашними заданиями школьник Белоусов. Стол мама всегда застилала бумагой, а не клеенкой, потому что Ролка использовал его покрытие как черновик для решения задач по математике… Как все подробно вспоминается. Точно перед смертью, каждая деталь.
— Уважаемый Роланд Анатольевич, я ничего от вас не требую. Пожалуйста, если вы не хотите говорить о покойном, — Рюрик подчеркнул последнее слово, — друге, эту тему мы тоже не будем затрагивать. Поговорим о более приятной, как мне кажется, для вас теме. Как вам нравится ваша новая квартира возле станции метро «Академическая»?
До того как оказалась
Его квартира на станции «Академическая», отличная трехкомнатная квартира в доме улучшенной планировки! Впервые за всю жизнь принадлежащая не родителям, не какой-либо из женщин, с которыми он вечно не сходился характером, а ему, персонально и безраздельно — ему! В оформлении квартиры граффер Колобок не стал, в отличие от друзей, использовать райтерские навыки, ремесло дизайнера никогда его не привлекало, но обстановка выдавала его безупречный вкус. Никакой тяжеловесной мебели, никаких люстр с хрустальными подвесками, никакого кафеля, образующего картины на стенах санузла. Все строго и достойно, как подобает дому обеспеченного мужчины, каким он себя воображал, в каковом качестве мечтал пожить какое-то время — свободно, на полную катушку.
Не удалось. Как же стремительно улетучиваются мечты. Внезапно к Белоусову вернулась давно заброшенная музыкальная терминология: он как будто очутился внутри ферматы. Фермата — это такая долгая пауза, почти что перерыв в игре. Отсутствие звука. Вот и сейчас окружающая среда была полна звуков, один только Роланд был закрыт от нее в стеклянной банке безмолвия.
— Моя? — на ровной ноте, сдерживая подступающий к горлу крик, переспросил Роланд Белоусов. Ему даже удалось улыбнуться. — Эта квартира никогда не была моей и не будет. Я купил ее для одного старинного друга, который переехал в Германию. Я все объясню…
— Объясните также вклад в постройку гаража для жильцов этого дома, — четко и последовательно гвоздил Белоусова Елагин. — Машину пока не купили? А собираетесь?
— Какое вы имеете право проверять мои расходы? Я известный художник… меня приглашают на фестивали… кроме того, я пишу декорации… и к тому же печатаюсь в солидных изданиях…
— Роланд Анатольевич, если вы уж сами поставили этот вопрос, давайте вместе, с карандашом в руках, проанализируем ваши доходы и расходы. Давайте их сравним. И если убедимся, что все совпадает тютелька в тютельку, я лично принесу вам извинения.
Не надо думать, что Рюрик Елагин действовал, полагаясь исключительно на свой ясновидческий дар: по заданию Турецкого он проделал немалую работу, чтобы узнать, что Роланд Белоусов в последнее время совершил траты, не соответствующие его скромным заработкам. Работа стоила того: через полчаса, наполненные запирательством и неубедительными отговорками, Белоусов был вынужден признаться, что ему известно об убийстве Скворцова и Бирюкова несколько больше, чем те скудные данные, которыми он поделился со следствием.
Он хорошо помнил, как это все происходило…
— Твою мать, — сквозь стиснутые зубы процедил Абу Салех. На темных, сейчас посиневших от гнева губах блеснули пузырьки слюны. Он сосал русское ругательство, как леденец. Тот, к кому было обращено ругательство, замер с покорно наклоненной головой, опасаясь выказать случайным движением, что он еще жив. Совершенная им оплошность могла навлечь на него месть. Абу Салех принадлежал к людям, которые любят месть. Один намек на месть вызывает в них воодушевление.