Семейные тайны
Шрифт:
– Не уверена, что сейчас подходящее время для этого, Бен.
– А почему бы и нет. Пойдем, я буду тебя сопровождать – для моральной поддержки.
– Спасибо, не стоит. Я все должна сделать сама – включая разговор с матерью.
– Твое упрямство растет с каждым часом, мисс Уайтейкер. Тогда я тебя провожу хотя бы до дверей библиотеки.
– Ты такой джентльмен, – сказала Линдси и церемонно наклонила голову в знак согласия.
– Прошу, мадемуазель, – сказал Бен, предлагая руку.
Они вышли из гостиной и пересекли зал, пол в котором был покрыт изразцами
В тот момент, когда Линдси подняла руку, чтобы постучать, изнутри донесся звон разбитого стекла. Бен распахнул обе створки и ринулся внутрь, Линдси поспешила за ним по пятам. При виде происходящего они застыли с расширенными от удивления глазами.
– Боже! – сказал Бен едва слышно. С большого портрета главы семейства, висевшего на дальней стене, стекала на пол жидкость янтарного цвета. Холст был разорван, а на ковре лежали осколки стекла. По всему помещению распространялся запах дорогого спиртного.
– Мама? – сказал Бен и шагнул вперед.
Меридит Уайтейкер, пошатнувшись, повернулась к детям. На ее бледное, изможденное лицо упали космы каштановых волос – обычно тщательно ухоженные, они были сейчас дико взбиты.
Жена Джейка Уайтейкера была высокой, стройной и очень красивой женщиной. В Голливуде она снискала уважение отменными, полными внутреннего достоинства манерами, выдававшими ее высокое происхождение. Она – потомок древнего аристократического рода, и самые неразборчивые в выражениях мужчины в ее присутствии не решались прибегать к крепким словечкам и соленым выражениям. Одним своим появлением она умела внушить уважение к себе. Но сегодня, первый раз в жизни, Меридит Уайтейкер, урожденная Сен-Клэр, была совершенно пьяна.
– А-а, – сказала она, опершись рукой о массивный стол, – вот и наследник Уайтейкер изволил пожаловать. А это кто? Неужели крошка Линдси? Она дома и скорбит об отце, о своем безупречном, богоподобном отце. Ну, что ж, – сказала она, махнув рукой в сторону изуродованного портрета, – вот он, во всей своей красе. Может быть, нам еще отдать троекратный поклон его изображению?
– Мама, хватит, – сказал Бен. – Может быть, ты ляжешь? Это все так на тебя не похоже.
– Не похоже? – спросила она и засмеялась высоким, почти визгливым смехом, от которого Линдси вздрогнула. – Да, разумеется, это не похоже на меня. Умение держаться, это, знаете ли, много значит. Ты имел возможность лицезреть великого Джейка Уайтейкера в его лучшие годы, в блеске его славы и таланта… А сам был неотъемлемой частью его комбинации, всего этого шантажа!
– Мама, хватит, – глухо сказал Бен. В его тоне сквозила угроза.
– Постой, о чем это она говорит? – спросила Линдси, подходя к Бену и беря его за рукав. – Что тут вообще происходит?
– Абсолютно ничего, – развел руками Бен. – Мама слишком много выпила, вот и все. Оставь нас, Линдси, я сам со всем управлюсь.
– О, нет, нет, нет, – сказала Меридит, – разреши ей остаться, Бенджамин. Не пора ли нашей маленькой, нашей взрослой Линдси узнать всю
– Нет! – закричал Бен.
– Столько лет! – сказала Меридит, и глаза ее набухли от слез. – Столько лет меня заставляли жить без моего ребенка, без моей красавицы Линдси, скучать по ней, запрещали брать ее на руки, сажать на колени, любить, быть рядом с ней.
– Не понимаю, – прошептала Линдси.
«Нет!» – криком кричало в голове Бена.
Катастрофа! Катастрофа для всех и для всего. Он не может позволить, чтобы это произошло с Линдси. Он ждал опасности из города, но ему и в голову не приходило, что она может подстерегать его под крышей дома.
– Деточка моя, – сказала Меридит и, пронзительно всхлипнув, потянулась к Линдси.
Бен встал между сестрой и матерью и усадил Меридит в кожаное кресло. Он склонился над ней, и глаза его загорелись злобой.
– Ни слова больше, слышишь? – сказал он хрипло и резко. – Ни единого слова! – Бен через плечо посмотрел на Линдси. – Уйди из комнаты.
– Не уйду, – сказала Линдси, побледнев. Голос ее дрожал. – Я хочу знать, что здесь происходит.
– Мать пьяна, – сказал Бен. – Выкрикивает какие-то глупости. Ни к чему тебе их слышать.
– Нет, пусть, пусть, – сказала Меридит слегка заплетающимся языком. – Я хочу, чтобы она знала, что я ее люблю и всегда любила. Все что я делала, я делала, чтобы защитить ее. Господи, какая мука! Какое несчастье! Для Линдси. Для меня. Но больше этого не будет, слышишь, Бенджамин? Не будет. Слава Богу, этот изверг мертв. Наконец-то мой ребенок будет со мной.
У Линдси подкосились ноги, и она упала в кресло, не отрывая глаз от матери, как будто впервые в жизни видела этого человека. Лицо девушки побледнело, пальцы вцепились за ручки кресла.
– Как ты смеешь говорить такое? – спросила она срывающимся голосом. – Ты желала смерти моему отцу? Человеку, который нес в этот дом радость и заставил всех вокруг уважать наше имя?
– Уважать! – фыркнула Меридит. Вырвавшись из рук Бена, она, пошатываясь, встала. – Уважать? Что ж, согласна.
– Мама, – тихо сказал Бен, – мама, не делай этого. Клянусь Богом, ты пожалеешь, если сделаешь это.
– И что же я потеряю, Бенджамин? Скажи, ну? Что еще я могу потерять, чего у меня не отняли раньше, много лет тому назад? У меня есть надежда, что если Линдси узнает правду, то поймет, почему я вынуждена была отослать ее отсюда, и, может быть, вернется ко мне, и мы сможем обрести то, что Джейк Уайтейкер хотел украсть у нас навсегда.
– Нет, – непреклонно сказал Бен. – Найди другой способ улучшить свои отношения с Линдси. Этот не годится…
– Прекратите! – пронзительно закричала Линдси. – Хватит говорить обо мне, как будто меня нет в комнате, или я слабоумная, или не способна понять, о чем говорят взрослые. О какой такой правде вы все это время говорите? О чем таком я не знаю, что имеет отношение к моему отцу? Что это за чертова тайна? Мой отец был честный, умный, добрый человек…
– Твой всемогущий отец был гомосексуалистом! – взвизгнула Меридит.