Семейный круг

Моруа Андре

Папа ходил в церковь редко. При выходе из храма они каждое воскресенье встречали доктора Герена. Люди здоровались с ним, но он делал вид, будто любуется скульптурой фасада, и избегал вступать с кем-либо в разговор. Дениза еще издали замечала его бежевое пальто, котелок, из-под которого виднелись рыжие волосы, и золотые очки. Он восклицал, притворяясь крайне удивленным: «Вот как? Госпожа Эрпен! Как здоровье девочек?» Мама говорила: «Поздоровайтесь с доктором». Сначала две младшие исполняли это распоряжение, но когда они заметили, что Дениза не слушается и прячет ручку в муфту, они решили следовать ее примеру. Мама несколько раз грозилась наказать их. «Занятные, милые крошки», — примирительно говорил доктор.

Как-то в декабре, в воскресенье, доктор Герен

приехал на улицу Карно к завтраку, а потом Денизу позвали в гостиную, чтобы она сыграла что-нибудь в его присутствии. Мама спела арию из «Ифигении», [12] и Дениза аккомпанировала ей.

Доктор сказал:

— У малютки удивительные способности. Напрасно вы вверили ее женщине, которая совсем не понимает музыки. Хотите, я поговорю со своим другом Турнемином?

Голос у него был ласковый и властный. Он говорил: «Она должна заниматься не только роялем, но также и сольфеджио, и музыкальным диктантом» — совсем так же, как говорил: «Давайте ей на ночь четверть таблетки аспирина, не больше… и три раза в день перед едой по десертной ложке вот этой микстуры». Когда он выписывал рецепт, он всегда произносил его вслух, и теперь Дениза, слыша, как он назначает программу ее музыкального образования, удивлялась, что он не сидит за столом, что перед ним не лежит листок бумаги и в руке нет пера.

12

«Ифигения»— имеется в виду опера Глюка «Ифигения в Авлиде» (1774) или его же опера «Ифигения в Тавриде» (1779).

— Вы думаете, что Турнемин согласится давать уроки семилетнему ребенку? — спросила госпожа Эрпен.

— За роялем она уже не ребенок, — ответил доктор.

Начиная с этого дня отношение Денизы к доктору стало сложнее. Она ненавидела его потому, что он причина позора, восхищалась им оттого, что он властвует над госпожой Эрпен, и была ему благодарна за то, что он внес перемену в ее жизнь. По просьбе доктора старик Турнемин согласился давать уроки у Эрпенов. После урока он, в виде награды, играл Денизе Баха, Бетховена или импровизировал на тему, которую они выбирали вместе. Доктор расширил музыкальные познания и самой госпожи Эрпен. Он познакомил ее с произведениями, которых она еще не знала. Теперь она пела романсы Форэ, Шоссона и начала понимать Дебюсси. Довольно ленивая по природе, она в угоду любовнику готова была заниматься целый день.

Господин Эрпен в дни сватовства очень любил музыку — ту, что была в моде в Пон-де-Лэре около 1890 года, — и сам пел каватину из «Фауста» и серенаду из «Короля города Ис», [13] но он с трудом воспринимал мелодии, казавшиеся ему чересчур сложными, и становился все молчаливее. Устроившись в кресле и склонив, по обыкновению, голову набок, он пытался увлечь жену и доктора былой живостью ума. Но с губ его срывались лишь деловые фразы. «В нынешнем году во Франции положение с шерстью будет нелегкое», — рассуждал он. Потом сам упрекал себя в том, что думает только о низменном, и старался слушать; но внимание снова отвлекалось от музыки. Зато когда жена начинала петь простые, трогательные мелодии, вроде «Разлуки с любимой», на глаза его навертывались слезы.

13

«Король города Ис»— опера Эдуара Лало (1823–1892) на сюжет бретонской легенды о королевстве Ис, затопленном океаном в IV веке.

VIII

Аббат Фори рассказывал детям Священную историю внушительным голосом, напоминавшим Денизе звуки органа. Проповеди аббата Фори пользовались в Пон-де-Лэре громкой славой. Госпожа Ромийи, считавшаяся в городе большим авторитетом в духовных делах по той причине, что ее дядя служил

в благотворительном обществе при Парижском архиепископстве, говорила, что, не будь аббат Фори хромым, он стал бы епископом. Дениза любила слушать рассказы аббата о Неопалимой Купине и о жертвоприношении Авраама. Вечерами, лежа в кроватке, она представляла себе, как мать приносит ее в жертву. Позднее ей особенно нравился рассказ о дочери Иевфая, которая просила убить ее, чтобы исполнился обет, данный ее отцом.

Теперь, вместо того чтобы играть с лоскутами, она в свободную минуту открывала «Жития святых» — подарок бабушки д’Оккенвиль. Мученичества и страшили ее, и влекли к себе; она испытывала странное наслаждение, читая и перечитывая описание мук, которым подвергались праведники. Она знала, что святого Винцента палачи привязали к дыбе и с помощью канатов растягивали ему руки и ноги, а потом тело его терзали железными крючьями и посыпали солью раны, чтобы растравить их. Особенно привлекали ее казни мучеников. Ей нравились рассказы о девственницах, которые умерли, чтобы сохранить свою чистоту, как, например, святая Евлалия, которую исполосовали стальными ткацкими гребнями, потом палили пылающими факелами, а она оставалась все такою же непоколебимой, — или как святая Агнеса, которая из стыдливости прикрылась своими волосами даже в тот миг, когда ей наносили смертельный удар. Лежа на ковре в гостиной, Дениза держала перед собою толстую книгу и рассматривала картинку, где были изображены кающиеся грешницы во главе со святой Марией-Магдалиной, которые попирали ногами знаки своего легкомыслия (ожерелья, ларцы с драгоценностями, сосуды с благовонными маслами); госпоже Эрпен и в голову не приходило, что Дениза в это время молится о том, чтобы и ее мать раскаялась и стала святой.

Однажды аббат Фори долго рассказывал детям о Пресвятой Деве.

— Она Девственница, — говорил он, — но она в то же время и Мать… Вы должны чтить свою мать, должны думать о ней с благоговением и гордостью, ибо мать — воплощение всех семейных добродетелей…

Стоя на коленях перед алтарем, Дениза попробовала думать о маме так, как учил аббат Фори, — с благоговением и гордостью. При выходе из храма Денизу встретила Эжени, и девочка сказала:

— Я хотела бы увидеть маму, как только приду домой.

— Попадешь в самый раз! — насмешливо ответила Эжени.

Дениза осеклась. Было шесть часов. На башне училища Боссюэ куранты играли «Венецианский карнавал». Они так долго молчали между первой и второй вариациями, что уже думалось: будет ли продолжение? Дома мадемуазель Пероля (молодая швейцарка, сменившая няню) велела Денизе не шуметь, потому что мама больна. В семь часов Дениза пообедала вдвоем с отцом; он казался очень расстроенным и почти не обращал на нее внимания. После обеда она спросила:

— Можно мне пожелать маме спокойной ночи?

— Зайди на цыпочках, — ответил отец, — но, если она устала, долго не сиди.

Дениза вошла, в комнате пахло мятными каплями и одеколоном; мама лежала на боку; при виде дочери она повернулась к ней, глаза у нее были заплаканы.

— Это ты? — сказала она довольно ласково. — Кто тебя прислал? Что тебе?

— Может быть, я могу что-нибудь сделать для вас, мама?

— Нет. Впрочем, вот… Подойди и положи мне руку на лоб. Очень болит голова.

Дениза приблизилась к кровати и приложила руку к горячему лбу матери. Немного погодя она предложила:

— Мама, хотите, я вам почитаю?

— Нет, — ответила госпожа Эрпен, — помолчи… Не утомляй меня.

Минуту спустя она отстранила ручку дочери.

— Тебе жарко, ступай, — сказала она. — Скажи, чтобы меня не беспокоили.

Дениза спустилась вниз, на кухню. Там она застала Эжени, Викторину и ее мужа, Леопольда Куртегеза, работавшего ткачом у Кенэ. Эрпены не держали мужской прислуги, но муж Викторины колол у них дрова и ведал отоплением. Это был мужчина с густыми усами; ему всегда было жарко, и он сидел за кухонным столом в расстегнутой рубашке, с голой волосатой грудью. В глазах Денизы он являлся олицетворением силы, такими, вероятно, были палачи, терзавшие святую Аполлину.