Семибоярщина
Шрифт:
Глава VIII
Пожар Москвы
Силантий дал вволю поработать своему мечу. Он первый начал свалку в Китай-городе, а потом, все распаляясь воинским жаром, поспевал в каждый проулок, к каждому перекрестку, где били поляков.
— В мечи! — кричал он в одном месте и, махая своим огромным мечом, вел за собой удалых москвичей с дубьем и топорами. — Выворачивайте камни да на крыши несите, — учил он в другом месте. — На три части разделитесь: одни камни ворочайте, другие —
Потом, во главе целого отряда мужиков и извозчиков, он очутился на Никитской улице, и благодаря его натиску дрогнули и побежали немцы.
— Что, Петр Васильевич, жарко? — пошутил он, сойдясь с Тереховым.
Тот тряхнул кудрями, так как его шапка давно упала с головы в бою, и ответил:
— Третий раз отбиваем бритых.
Вся Никитская представлялась полем битвы, разделенным надвое. С одной стороны москвичи за тремя заставами, с другой — поляки и немецкая пехота.
Князь Теряев-Распояхин поспевал везде. Он соединял разрозненных и давал им начальников, указывал им дело, иногда сам вел в бой; участвовал в бое на Никитской, поспел и к Сретенке и не один раз побывал в острожке у Пожарского.
— Гоним ляхов, — сказал он князю со сверкающим радостью взором, — вовремя поспел ты, Дмитрий Михайлович!
Но опытный в бою князь только покачал головой.
— Подожди радоваться. Моя помощь не велика, даже если и Плещеев поспеет, а ляхи хитры, и у них есть настоящие стратеги. Еще что они выдумают… — И едва он закончил эти слова, как тотчас воскликнул, протягивая вперед руку: — Смотри, смотри!
Теряев взглянул по указанному направлению, а потом на князя. Вдали вился сероватый дым; мало-помалу он разрастался и уже черными клубами закрывал небо.
— И там, и там! — закричали в острожке.
Теряев оглянулся: в шести местах уже стлался дым, и из него вырывались зловещие красные языки.
— Поляки подожгли город. Скачи и торопи тушить пожарище! — сказал князю Пожарский.
Теряев бросился на коня и вылетел из острожка.
— Горим! — неслось по Москве, и в то же время тревожный набат десятков колоколов гудел в воздухе.
— Тушить! — закричал Теряев, подскакивая к отраду Терехова. — Силантий, веди людей! — И он погнал коня дальше, везде останавливая людей и гоня их на пожар.
В это время поляки с конницей впереди и тяжелой немецкой пехотой позади двинулись к Кремлю. Завязался бой.
Разъяренные москвичи тучей окружили поляков, но, на их счастье, ветер с силой понесся в лицо русским, обжигая их пламенем пожара. Москвичи отступили; поляки прорвались в Китай-город и успели запереться в нем, основав в Кремле свою крепость.
Москвичи на время забыли о них и бросились спасать свои жилища. Стоны, вопли, проклятия, треск пожара и гул набата сливались в один страшный
Маремьяниха, спасаясь от огня и дыма, бежала по улице и звала Силантия, а тот то вытаскивал детей из одного дома, то спасал чье-либо добро, то с другими молодцами разворачивал горящий дом.
По всей Москве стояли крики ужаса, отчаянья, и на каждом шагу происходили раздирающие душу сцены.
У князя Пожарского в острожке собрался совет: Терехов, Теряев, тот же Кузьмич и его друг Стрижов, начальники стрельцов и пришлые люди — все теперь слушались мудрого в воинском деле князя Пожарского.
— Тушить пожар и город от огня охранять, — сказал он, — теперь у нас только есть дела. Поляки не выйдут в открытый бой; они, наверное, послали за помощью и будут ждать королевского войска, а тем временем нам огнем досадят; так надо от огня уберечься. А помощь у нас большая будет: сегодня в ночь Плещеев подойти должен с коломенцами, Иван Колтовский, а там и Ляпунов будет. Свято наше дело!
— Так что же делать? — спросил Теряев.
— От огня беречься да огонь тушить, — ответил князь, — больше всего наказать Замоскворечье беречь. Эту сторону я уберегу. Белый город вы берегите!
Теряев с Тереховым вышли из острожка. Несмотря на поздний час, на улицах было светло от пожара, как в ясный день. Терехов и Теряев шли осторожно, потому что всюду приходилось обходить и трупы, и лужи крови.
— Вот они как добра нам желают! — с горечью сказал Теряев. — Не пожалели церквей и святыни русской!
— Княжна моя! — глухо простонал Терехов. — Что, если она где-нибудь в городе заперта и бьется, и мечется, а огонь палит ее?
— Оставь, не жалобь сердца своего! — остановил его Теряев. — Стой! Это кто?
По улице спешно шел отряд.
— Семен! — вдруг закричал Терехов, бросаясь вперед.
— И впрямь Семен! — воскликнул князь. — Откуда? Как поспел?
— Здравы будьте! Это я, я! Над твоими молодцами начало взял, князь. Не осуди!
— Спасибо тебе! За что судить-то? Ты скажи лучше, как сюда попал.
— А с ополчением Плещеева. Он здесь, у ворот остановился.
— Запоздал немного, — со вздохом сказал Теряев, — теперь ляхи в Кремле заперлись; не скоро их оттуда вышибешь. Ну, да еще подоспеют.
— А пожар с чего разлился?
— Ляхи подожгли. Теперь вот что, Семен: ратного дела никакого не будет, а потому иди ты со своими людишками и, где можешь, пожар гаси. Пусть не радуются своему, проклятые!
— А где встретимся?
— А где уж Бог пособит. Пока что хоть на Москве-реке, тут вот, у Чертольских ворот. Я шатер поставлю. Ну, с Богом!
Но Андреев еще медлил.
— Ну, — нерешительно начал он, обращаясь к приятелям, — а у вас что? Нашли, что ли, Пашку-то эту… ась?