Семицвет: молодость богов. Части 1-2

Зайцев Святослав Викторович

Сон наклонился и отпрыгнул.

— Уже лучше, — произнесла она. — Ненавижу нытиков. — Он метнулся вперед, вложив все силы, какие нашел, но она осталась на месте. Глаза увидели кровь. Меч рассек её форму чуть выше локтя левой руки. Она бросила рапиру и подставила ему подножку. Тот шумно грохнулся на землю, услышав, как звонко брякнулись оба меча. Она схватила его за волосы, и прижала к земле, развернув голову к себе.

— Смотри, — приказала она, развернув его голову к плечу. Так больно и неестественно, что все тело сжалось, и он застонал. Его глаза были прямо

перед её раной.

Кровь стекала на белоснежную форму, которая впитывала её, тут же становясь такой же белоснежной, как и была, медленно затягиваясь на месте раны. Струйками она стекала на белоснежную форму. Он даже увидел, что ткань состояла из нескольких очень тонких слоев… Рана исчезала! Это было так нереально, что он даже забыл про боль.

Но Электрифи, словно получая удовольствие, все сильнее прижимала его к земле и очень медленно выворачивала руку.

— Если бы на вас была форма, учащийся, — прошептала она на самое ухо, — То вы бы не чествовали боли и могли бы давно вырваться.

Она внезапно отпустила его, так резко, что тот едва на взвыл.

Затем демонстративно задрала рукав и показала плечо. Никакой раны там не было. Чистота. Ни шрама, ни следов крови, ни разреза на форме. О том, что он только что рассек ей руку до мяса, напоминали только редкие брызги крови на клинке.

— Следующие десять уроков мы будем начинать с фехтования на настоящем оружии. И беда вам, учащийся, если вы снова не наденете форму и не выполните все контрольные. Надеюсь, такая форма биологии вам понравится больше.

* * *

Сон попытался открыть глаза. Но получилось это не с первого раза.

Кучка облаков уже подсвечены. Солнце ещё не взошло.

Чайки.

Он несколько раз моргнул, пытаясь вспомнить, что же произошло. Кажется, он ввязался в драку. А потом его привезли сюда, и он заснул. Правда, проспал он мало. Казалось, что даже и не спал.

Но зато… Прошла ночь!

Так с кем он все-таки связался? С преподавателем. Да, точно. Он подрался с преподавательницей. Стыдобища то какая… Ему вдруг стало невыносимо стыдно за вчерашнее поведение. Такие внезапные приступы стыда периодически навещали его как названные гости и приносили с собой пренеприятнейшее настроение. Ели смотреть правде в глаза, то он методично доводил, в общем-то, ни в чем невиновную даму. И собрался довести до того момента, когда она просто начнет его игнорировать, и, закрыв глаза на его поведение, будет ставить ему тройки. Как это было с преподавательницей реплики и английского языка, когда он ещё учился в том мире.

Но эта!

Электрифи. Электрическая Электрифи. Не подсолнух и не василек, не репейник, не чертополох. Ненормальная женщина с ненормальным именем.

Она оказалась хитрой. И куда хитрее, чем он полагал. И все сделала иначе. И его план рухнул в одночасье.

Отчего-то стало и стыдно и обидно.

А ведь птенцы наконец-то вылетели из гнезда! Целый выводок этих маленьких и ужасно шумных чаек. Стремительных как воздух, шумных чаек.

Рука болела. И челюсть.

Одна, самая старшая и большая,

чайка-мама взлетела высоко и оттуда, сверху, радостно ухватила лучи солнца. И вся заполыхала розовым.

Пронзительным розовым светом.

Больно. Да, было очень больно. Значит, живет… Ушиб, но не перелом.

Чаячьи дети, наверное, скоро вырастут и улетят из гнезда. А папа с мамой, точно, останутся тут. Как просто в мире птиц — их любовь и опека к детям исключительна по сравнению с человеческими родителями, но они, птицы, всегда точно знают, когда отпустить ребенка. И отпустить навсегда.

Он попытался подняться.

Один из птенцов, самый наглый, громко пискнул и пролетел совсем близко.

Сон видел их гнездо неделей раньше. Там, в секретном месте, среди камышей и зарослей ивы, он как-то пытался найти тайный ход. Почему-то идея, что где-то тут обязательно есть тайный ход, упорно преследовала его несколько дней.

А если он заболевал чем-то, то превращался в одержимого.

И вот, однажды рано утром, он встал, чтобы отправиться на поиски.

Тайного хода, он, к сожалению, не нашел. Зато нашел гнездо. Был дистанционно атакован чайкой-папой и узнал, что на завтрак тот ел каких-то гусениц вперемешку с рыбными потрохами. А рыбные потроха чайка-папа ныкал каждый вечер под дверным козырьком, отчего, иногда на входе попахивало протухшей рыбой.

В общем, Сон забрался в болото практически по пояс.

Вывозился в грязи, весь мокрый и злой, он, в довершение, был кусан перепуганной ондатрой. Старой и мудрой ондатрой, которая тихо доживала последние дни в этом потаенном местечке.

В общем, едва не опоздав, он так и явился на фехтование, — запыхавшийся, растрепанный и весь в болотной тине.

Тысячелистник, конечно же, был в бешенстве. Впрочем, он всегда был в бешенстве. И был он даже хуже чем две Электрифи, чем три или даже четыре. Хотя, с четырьмя, он, пожалуй, загнул.

В общем, он был в бешенстве. И если бы не отвратительный вид учащегося, то его бы, наверное, обязательно вывело из себя что-нибудь другое. Например, то, что Сон не всегда конспектировал лекции полностью. Или его отвратительный почерк. Или его несносная манера отвлекаться. Или его, как обычно, неаккуратный вид… И даже если Сон будет безупречен, то Тысячелистник обязательно придумает что-нибудь, чтобы взбеситься. Ведь он не может быть спокойным. Ему всегда надо найти что-то, что портило бы его картину мира. От самого сознания того, что идеал достижим, Тысячелистник испытывал чрезвычайный дискомфорт.

Но было во всей этой истории с тайным ходом много хорошего.

Сон обнаружил новые свойства формы!

Во-первых, она не пропускала воду. Когда, на перемене, он, стоя в туалете, спешно пытался привести себя в порядок, то сняв брюки, обнаружил, что ни одна капля воды. Ни одна! Не просочилась сквозь плотные швы…

Во-вторых, грязь отставала на удивление легко — достаточно было лишь встряхнуть. И кстати, ведь он совершенно не замерз. А вода этой ранней весной была особенно холодной. И ночью температура была ниже нуля.