Семиречье. Трилогия
Шрифт:
Чародей взглянул на Белаву.
— А не старовата она для обучения? — задумчиво протянул Дарей. — Да и с чего вдруг? Вроде не слышал я, что в ней сила есть. А травки собирать ее и Ведара научить может. Аль это очередная выдумка?
— Да какой там, Дарей. Настоящая в ней сила. Ведара говорит— родовой дар.
— Был бы родовой, я бы почувствовал. Что Ведара понимает, — хмыкнул чародей. — Да и есть у меня ученик… паршивец упрямый и ленивый.
— Так мы же ее от тебя прятали, — воскликнул купец, — Всемила не хотела, чтобы она училась. Но ведь крепчает она, никуда
Дарей задумчиво посмотрел на ставшую разом меньше Белаву. Потом обошел вокруг, хмыкнул и повторил:
— Не чувствую я в ней ничего, пустая. Замуж ее быстрей выдайте, вся блажь и закончится, — и направился обратно.
И тут Белава отмерла. Замуж? Пустая? Да что он себе вообразил?! Злость наполнила ее, и слабо понимая, что делает, она подняла руку и крикнула:
— Стой!
Радмир наблюдавший все это время за ними, но хранивший молчание, вдруг перестал улыбаться и отскочил, толкнув чародея. Ворота захлопнулись перед Дареем с такой силой, что щепки брызнули в разные стороны, и одна створка с жалобным скрипом повисла на свернутой петле. Дарей ахнул и присел от неожиданности. Лохматый ученик так и остался стоять на карачках, получив пинок под зад от захлопнувшихся ворот. Никодий покраснел, Радмир хохотал, согнувшись пополам.
— Дарей, не зли ее, — выдавил он сквозь смех.
Дарей повернулся к опешившей девушке. Белава стояла красная от стыда за то, что натворила и ждала кары, но чародей снова внимательно взглянул на нее, опять обошел вокруг, принюхался:
— Ничего не понимаю, — сказал он. — Это явный дар, но я по прежнему в ней ничего не чувствую.
— Я его прячу, — произнесла девушка, потупясь.
— Прячешь? Но… как? Как можно спрятать дар? Как и куда можно спрятать силу? — Дарей был удивлен, поражен и явно не верил.
— Матушка говорила: прячь, никому не показывай. Вот я и спрятала давно, еще дитем. Потом поняла, что она говорила, чтобы я не показывала, что умею.
— А как ты его спрятала, краса-девица? И куда?
— Вот вы, где силу в человеке чувствуете?
— Так смотря, где она есть. — ответил чародей. — Я чувствую, где она собралась. Оттуда сила и будет течь. Иногда сила пахнет. Все от дара зависит.
— Я пустила свою силу по всему телу, она нигде не собирается, это моя вторая кожа. Вы потому ее и не чувствуете, потому что она нигде не скапливается. Она везде, даже в каждом волосе.
— Никодий, — крикнул чародей, не сводя глаз с Белавы. — Я беру твою дочь. Такого чуда у меня никогда не было.
— Но, мастер! — подал голос лохматый парень.
— Молчи, неуч ленивый. А чтобы я тебя дальше терпел, сделай из тех корешков, что ты за мышиные хвосты выдал, зелье.
— Мастер, — возмущенно засопел ученик.
— Я все сказал.
Дарей подошел к взволнованному кузнецу.
— Ты уж не серчай за ворота, — покаянно произнес Никодий, — я тебе все выправлю.
— Пустое, — отмахнулся чародей, и створки поползли на свои места. — Не знаю, сколько продлится обучение, это уже видно будет после. Можешь не волноваться за нее, никто здесь
— Спасибо, Дарей, — кузнец потоптался, потом спохватился и зашагал к Сивке. — Вот, чарадеюшка, привез тебе за Белавку мою, уж не откажись.
Дарей хмыкнул и кивнул своему горе-ученику принять дары. Никодий вручил ему все припасы, но с главным подарочком вернулся к чародею.
— Возьми вот, — он протянул чародею меч, завернутый в тряпицу.
Тот развернул тряпку, достал меч в ножнах, покрытых витиеватой ковкой, потом потянул за рукоять, и… все зажмурились от полыхнувшей на солнце стали. Меч тут же начал меркнуть, будто втягивая в себя солнечный свет. Блики прошлись по всему лезвию от острия до рукояти и исчезли в узоре, покрывающим лезвие.
— Ах, — чародей завороженно смотрел на чудо-меч, — это же…
— Да, — скромно кивнул Никодий, — Он берет в себя свет. Любой свет. Хоть от лучины. А еще, — кузнец засиял, чувствуя гордость, — он только твой. Меч признает хозяином того, кто первый его из ножен вытащил. Если им кто-то решит рубиться вместо тебя, меч его не послушает, если же против тебя, то меч обернется против врага.
— Знаешь, Никодий, — Дарей завороженно смотрел на меч, — за этот меч я был бы готов учить твою дочь, даже если бы в ней не было никакого дара, — и он засмеялся.
— Угодил, стало быть, — довольно произнес кузнец. — Дозволь с дочкой попрощаться.
Чародей кивнул и направился к своему терему. Никодий подошел к дочери, у которой подозрительно блестели глаза. Отец улыбнулся, и девушка зарыдала.
— Глупая моя, — он ласково притянул дочь к себе, — что ж ты убиваешься? Вот ты и у чародея, взял тебя. Станешь чародейкой, как хотела.
— С тобой прощаться жалко, — всхлипнула Белава.
— Так я недалеча. Дорожку знаешь. Отпустит Дарей, навестишь нас. Двери родного дома всегда открыты для тебя. Ты уж ни в чем не ленись, не ругайся. Ты девка горячая и даже вредная, но добрая и можешь быть послушной.
— Буду, батюшка, — продолжала всхлипывать девушка.
— Что будешь?
— Послушной буду. А ты матушке скажи, пусть не сердится, я потом замуж выйду.
— Глупая, — кузнец улыбался. — Не сердится мать. Переживает и переживет. Ты не печалься. И… прости меня, доченька.
— За что, батюшка?
— Я ведь все десять лет мучился. Знал, что везти тебя надо, а боялся как и Всемила. Потому и дал ей тебя держать. Вроде как не я, а мать тебя не пускает, а я слушаю. Стыдно… А сегодня уже не смог. Ты уж не серчай, что чуть тебе жизнь не испортили.
— Да что ты, батюшка, да что ты, родименький, — подняла заплаканное лицо Белава и улыбнулась отцу, — как надо было, так и сделали. Зато вона какая силища у меня. И научусь быстрей, чем если б дитятей глупой была. Я не посрамлю вас с матушкой.
— Вот и ладно, — Никодий поцеловал дочь в щеку и снова прижал к себе. Потом отодвинул и пошел к коню, но сразу же вернулся. — Это тебе.
Девушка взяла у него что-то продолговатое, так же завернутое в тряпицу, развернула.
— Меч? — она удивленно взглянула на отца.