Семнадцать каменных ангелов
Шрифт:
«Девица умеет танцевать!» – произносит Пабло, и Уотербери согласно кивает, он поражен и даже забыл про стакан шампанского в руке.
Когда умолкает музыка, она возвращается за столик и принимается расспрашивать его про написанные им книги. Уотербери еще не освободился от впечатления, произведенного на него фотографией, где она снята с двумя мужчинами, но лицом она сейчас все больше напоминает студентку из Сорбонны. «О чем же были ваши книги?»
«„Черный рынок“ – о международном банкире, который отправляется в командировку и берет с собой жену. Жена исчезает, и он начинает ее искать, но ему все время попадаются умершие люди, оказывается, что он в преисподней, и он выберется на свет божий только после того, как увидит правду о себе и своей работе».
«Это было превосходно», – вставляет Пабло.
«Вторая, „Увядший цвет“… – при
От нее не ускользнула нотка горечи в его словах. Она задумчиво наклоняет голову, и, к своему удивлению, он чувствует, что она понимает его. «Это очень трудно, так ведь? Стремиться сделать больше? Сколько же это проблем в жизни себе создаешь».
Пабло предлагает подвезти ее домой. Она живет в центре, неподалеку от отеля «Сан-Антонио», где Уотербери поджидают давящие стены его номера. Пабло оставляет их у отеля, с присущей банкирам деликатностью прощается, и его машина цвета ночи растворяется в темноте. Уотербери задумчиво всматривается в этот стоящий перед ним образчик женщины, в эту студентку Сорбонны, эту tanguera, эту шлюху, занимающуюся любовью перед камерой сразу с двумя мужчинами. В голове всплывают воспоминания о семье, к тому же девица может попросить денег, и тогда все это будет выглядеть глупо. Он провожает ее до крошечной квартирки на Калье-Суипача. Она дрожит в своем серебристом платье на фоне серебристого рассвета и быстро ныряет в дверь, как девушка из всех танго, что выросла в городском квартале, потом стала игрушкой плейбоев и долларов, которые они швыряют в толпу прохожих. La Francesa. Они обменялись поцелуями в щеку. На него повеяло духами с легким ароматом дыма, и он, как в тумане, двинулся между серыми, неприветливыми стенами домов. Так заканчивается его первая ночь в Буэнос-Айресе.
Фабиан в очередной раз откинулся на спинку стула и помотал головой, словно роль рассказчика утомила его. Остальные двое молчали. Дело Уотербери у них на глазах непоправимо утрачивало оттенок заурядности, превращаясь в калейдоскоп сверкающих фасадов, и им оставалось только неуверенно, на ощупь, ориентироваться между ними.
Афина оглядела зал. Кафе наполнялось звуками наступающего времени ланча, официанты в белых тужурках расставляли на столах стальные тарелки и сифоны с содовой. Панели красного дерева на стенах и тяжелые деревянные коробки холодильников создавали впечатление, будто все это происходит далеко-далеко в прошлом и они обсуждают «дело Уотербери» в утратившей приметы времени мрачной атмосфере цинизма и лжи. Нет смысла задавать вопросы – даже комиссар сидел, опустив плечи, в своем поношенном спортивном пиджаке, смотрел в окно, и казалось, его занимает только дым сигареты, которую он курит. Упрекать его она не могла. Фабиан с удовольствием смаковал детали своего расследования и смеялся собственным шуткам, но неназванным объектом его насмешек был сам комисо.
Первым молчание нарушил Фабиан.
– Вы не проголодались? – спросил он. – Что до меня, то я голоден как волк. Закажем что-нибудь? Приглашаю вас обоих. Предлагаю картофельное пюре и бифштекс на гриле. – Посмотрев на Фортунато, он добавил: – Вы можете даже, в честь таинственного соучастника Богусо, взять по-уругвайски – с яйцом!
Комиссар одарил его свинцовым взглядом:
– Спасибо, Ромео. Я с утра только и думаю, что если мне чего в жизни и не хватает, так это иронии.
Стараясь перекричать шум в зале, Фабиан крикнул:
– Лучо! Лучо! – и поманил его пальцем. – Три порции, amigo, бифштекс с яйцом и ветчиной, по-уругвайски. Добавь томатный салат и бутылку домашнего красного с содовой. Bien?
Официант побежал выполнять заказ, и Фабиан с видимым удовольствием продолжил:
– Значит, так. На следующий день Уотербери бродит по улицам – это самое простое и самое яркое удовольствие, какое только можно получить, попав в иностранный город, который вот так просто дарит тебе, как букет, свой кофе и несравненную изысканность. В Буэнос-Айрес пришел октябрь, и ветви раскидистых деревьев зеленеют побегами, вселяя в людей новые
– Фабиан, por favor! Хватит крутить мне яйца своими выдумками! Если между Уотербери и Пелегрини есть связь, просто выкладывай мне, и все! У меня дел по горло!
Фабиан шлепает себя по лбу:
– Вы, как всегда, абсолютно правы, комисо. Мой двоюродный брат в Лос-Анджелесе все время твердит мне об этом. В этом-то литераторы и ошибаются. До них не доходит, что миру нет никакого дела до их страданий над темами или красивыми фразами. Но теперь я понимаю, почему они с таким упорством продолжают это делать. Ведь приятно сказать, что, мол, есть смысл в этом и есть смысл в том, когда на самом деле ни в том, ни в этом никакого смысла нет. – Он останавливает возражения Афины: – Нет, chica. Вы можете прочитать тысячу шедевров и тысячу философий, а покончив с этим, преспокойно заняться своей пиццей и своим пивом или еще чем-нибудь. Комиссар ведь не станет снимать с себя последнюю рубашку и раздавать направо-налево нажитое за всю жизнь из-за купленного в книжной лавке внезапного прозрения. Такая совесть – чистая фантазия.
Фортунато надоело быть предметом сравнений.
– Mira [74] Фабиан, – начал он холодно, – мне надоело… – Звякнувший мобильный телефон не дал ему закончить мысль, и он жестом попросил тишины: «Фортунато».
Один из его инспекторов нашел молодого парня, сломавшего ногу на футболе, и теперь он со своим адвокатом хочет получить страховку, как за дорожную аварию. Речь шла о процентах. «Мне что, завернуть тебя в пеленки и накормить из бутылочки? – набросился на него Фортунато. – Разберись сам!» Он дал отбой, и Фабиан поспешил продолжить, прежде чем он успеет снова открыть рот:
74
Смотри; здесь: послушай (исп.).
– Я только хотел сказать, комиссар, что метафора, всякий там скрытый смысл – все это выдумки. – Выгнув бровь, он улыбнулся. – Лучше придерживаться прописной формулы. – Он повернулся к Афине. – Но мы ведь говорили о Роберте Уотербери, разве не так?
Хорошо. В течение недели писатель впитывает местную атмосферу, читает журналы и выискивает в газетах скандалы. Он пытается набросать в своем дневнике план книги, но все, что получается, – это набор типажей, персонажей, которые кажутся ему стереотипными, избитыми и неинтересными – но именно такие герои, в его представлении, принесут ему деньги. Это несколько неблагородное занятие истощает его воображение.
Но Пабло посулил помощь, и Пабло железный друг! Он знакомит Уотербери с нужными людьми, делает для него телефонные звонки, всегда представляя его «романистом из Соединенных Штатов», а Уотербери, в свою очередь, захватывает на все встречи экземпляр своего первого романа с фотографией автора на обложке. Одним он говорит, что собирает материалы о современной политической жизни Аргентины, другим – что интересуется всем, что касается «грязной» войны. Он переходит от друга к другу, и каждый великодушно, с готовностью рассказывает свою версию событий.