Семья Берг
Шрифт:
Лев Троцкий со времени изгнания из Советского Союза в 1929 году несколько раз менял страны жительства: Финляндию, Францию — и в конце концов поселился в столице Мексики Мехико. Подальше от Сталина и от России он чувствовал себя в безопасности. Там он развил бурную деятельность, пытаясь расколоть мировое коммунистическое движение, а потом его возглавить. Он собрал интернациональную группу учеников и последователей, читал лекции, писал книги и статьи, издавал политический «Бюллетень оппозиции» с постоянной критикой всего, что делалось Сталиным. Он упорно и методично доказывал, что Сталин является тормозом для развития социализма и мирового коммунизма. Главным тезисом, который он повторял всегда и везде, был призыв к физическому
В одном из своих бюллетеней Троцкий дал расшифровку аббревиатуры СССР: «смерть Сталина спасет Россию». Параноик Сталин и так всюду видел заговоры против себя и панически боялся покушения. Его охрана была самая большая за всю историю: кроме подразделений госбезопасности, на это была поставлена целая дивизия имени Дзержинского, подчинявшаяся лично ему. Его пугали и бесили призывы Троцкого: скольких мнимых и настоящих противников ему удалось уничтожить, устраивая над ними фарсы судов, а этот, самый главный, открытый, все оставался жить. Уничтожить Троцкого было его заветной мечтой. И исполнить эту мечту он поручил Павлу Судоплатову. Впервые он сам открыто дал задание убить политического противника, показав свое лицо преступника-террориста. Остальных убивали по его указаниям, но под разыгранным прикрытием законных судов. А тут был прямой приказ: убить!
Для Судоплатова это задание стало и большим признанием, и громадной ответственностью: не исполнишь — поплатишься своей головой. От Москвы до Мексики — большое расстояние, на этом пути может быть много препятствий и срывов. Операции по убийству Троцкого он дал кодовое название «Утка» и разработал ее в деталях. План и подготовка были его, к непосредственное руководство он поручил своему учителю и другу Науму Зйтингтону. Для этого сформировали две отдельные группы: «Конь», во главе с мексиканским художником-коммунистом Давидом Сикейросом, и «Мать», во главе с Каридад Меркадер. Ее сын Рамон был тоже в группе матери. При этом группы не знали о существовании друг друга. Судоплатов с Эйтингтоном нелегально выезжали в Париж, встречались отдельно с обеими группами и давали им инструкции.
Первую попытку покушения на Троцкого совершил 23 мая 1940 года художник Сикейрос, но она сорвалась. Судоплатов и Эйтингтон поручили второе покушение Рамону Меркадеру. Рамон находился в Мексике и прикидывался учеником и последователем Троцкого. Он так вошел в его жизнь, что стал самым приближенным. 20 августа 1940 года он пришел в очередной раз для беседы к учителю. Погода была жаркая, Троцкий сидел в кабинете за письменным столом, и дверь за его спиной была открыта прямо в сад. Рамон вошел через открытую дверь, подошел к нему со спины и разбил его голову ударом топора сзади. Меркадера [65] арестовали, он никого не выдал, говорил, что это была личная месть, и просидел в мексиканской тюрьме двадцать лет.
65
Рамон Меркадер потом жил в Москве и умер на Кубе в 1978 году.
По приказанию Сталина Судоплатову и Меркадеру секретным указом были присуждены звания Героев Советского Союза, Эйтингтон и Каридад Меркадер были награждены орденами Ленина.
В «Правде» была опубликована статья «Смерть международного шпиона». Не упоминая, что Троцкий был председателем Петроградского совета в 1917 году и руководил Октябрьским переворотом, что он был организатором Красной армии, статья была полна фальсификаций и злобы: «Троцкий был уже с 1921 года агентом иностранных разведок и международным шпионом». Она заканчивалась словами: «Бесчестно окончил
66
Цитаты из статьи.
Статья была написана Сталиным. Написав это, он, наверное, с удовлетворением потирал руки.
В Парке культуры и отдыха было устроено народное гуляние. В народной толпе тоже обсуждали смерть Троцкого, и далеко не все верили официальной версии о его смерти.
А карьера Судоплатова продолжала развиваться.
48. Арест Павла Берга
Волна репрессий катилась по командному составу армии уже более трех лет, и Павлу Бергу ожидаемый им после казни Тухачевского арест казался теперь абсолютно неизбежным.
Сначала он не хотел пугать Марию. Она так беспечно и весело жила под его сильным мужским крылом, так беззаветно верила в свое счастье, училась, растила дочку, собиралась скоро стать врачом. Ну как ему было вот так, неожиданно, разрушить этот мир ее покоя своим, пусть даже верным, предположением?! И до времени он таил свои переживания. Но Мария женским чутьем что-то почувствовала, с тревогой видела, что у него пропал аппетит, что он похудел и был постоянно грустен. Еще она открыла нечто новое для себя — он всегда был сильным в любви мужчиной, а теперь все реже прижимался к ней по ночам и не мог в бессилии и отчаянии кончить свои ласки. Он был ее герой, ее любовник, она знала о любви только то, что они делили вместе по ночам. Что это — импотенция? Она практически ничего не знала о половых отклонениях мужчин, но ей казалось, что для такого сильного здоровяка это немыслимо.
Мария еще не подозревала, какая безнадежная тяжесть давила на него, какие грустные думы роились в его голове. Она решила, что он чем-то болен, но не хочет говорить. Немного по-женски стесняясь, она все-таки собиралась сама заговорить с ним об этом. Но еще раньше Павел решил: Марии необходимо все знать, необходимо быть готовой к его аресту, к разрушению всей их жизни. И тогда он сказал:
— Маша, надо быть готовой к тому, что меня арестуют.
Мария совершенно опешила:
— Павлик, Павлик мой!.. Как?.. За что?.. Почему?.. Что они сделают с тобой, что?..
— Машенька, готовься ко всему самому плохому. Я о себе не думаю, а больше думаю — что будет с вами?
— Павлик, что бы с нами ни было, мы будем тебя ждать.
— Машенька, ты такая хрупкая, такая неприспособленная, ты одна не справишься. Если это произойдет, ищи помощи у Семы. Других не вовлекай, это для них опасно.
— Павлик мой, ты не думай, не думай, что я такая хрупкая. Я со всем справлюсь. Но я просто не могу, не могу себе представить, что останусь без тебя. Как я буду жить?
Он грустно посмотрел на нее:
— Как все, чьих мужей арестовали.
— Но неужели вот так и подставить им голову?.. Твою голову, Павлик. Неужели нельзя этого избежать?..
— Избежать? Избежать можно, только если стать доносчиком, изменить самому себе. Ко мне уже приходили эти сотрудники, расспрашивали, не знаю ли я что-нибудь о жизни Тухачевского. Они хотели, чтобы я заговорил о нем. Я сказал, что ничего не знаю. Тогда они посмотрели на меня как на живой труп — они-то точно знали, что за этим для меня последует. Если бы я оболгал Тухачевского, наговорил на него, чего не было, меня бы, может, и оставили. Но меня бы привели к нему на очную ставку и заставили бы повторить, что я со страху наговорил, спасая свою шкуру. Ты можешь себе представить, что мы с ним смотрим друг другу в глаза и я на него наговариваю, наговариваю на его гибель?