Семья Берг
Шрифт:
— Слышь-ка, сержант, не зря нас приставили к латвийской границе. Видать, поведут туда, как в Польшу.
— А ты откуда знаешь?
— Так ведь недаром комиссар наш все говорит и говорит про воссоединение. А какое оно воссоединение, а? Заграница — она заграница и есть. С ней не воссоединяются, ее завоевывают.
— Это ты сам придумал?
Но Сашка, как все русские крестьяне, любил прикидываться дурачком:
— Зачем сам? Нам, солдатам, думать не положено. За нас комиссары думают.
Шло раннее лето 1940 года. В палатки бойцов влетал свежий прибалтийский воздух. По утрам дивизион выходил на зарядку, пробегали два километра, а когда возвращались, комиссар приказывал:
Запевай!
Запевалой
Дивизион подхватывал:
Если завтра война, всколыхнется страна От Кронштадта до Владивостока. Всколыхнется страна, велика и сильна, И врага разобьем мы жестоко. В целом мире нигде нету силы такой, Чтобы нашу страну сокрушила, С нами Сталин родной, и железной рукой Нас к победе ведет Ворошилов!Для бойцов это лето было спокойным, но расслабляться на утренних пробежках пришлось недолго. 17 июня 1940 года полк получил приказ быть в полной болевой готовности. Комиссар Богданов перед строем прочитал приказ, что Латвии предъявлен ультиматум о смене правительства диктатора Ульманиса. В тот же день две соседние дивизии и артиллерийский полк вошли на территорию Латвии. Ожидали сопротивления армии латышей, но его не было. До начала августа полк стоял в боевой готовности, а 5 августа комиссар объявил, что Латвия вошла в состав Советского Союза как еще одна союзная республика. Вместе с ней стали советскими республиками и Литва, и Эстония.
Прочитав приказ, комиссар закричал:
— Урра, товарищи!
Все привычно повторили:
— Ура!
— Слава великому Сталину! Ура!
— Ура!
С первых дней присоединения в Латвию, Литву и Эстонию хлынули агенты НКВД и начались массовые аресты жителей — высоких чиновников, хозяев предприятий, интеллигентов. Всех подозревали в несогласии с присоединением. За год, с июня 1940 по июнь 1941 года арестовали, судили и сослали в сибирские лагеря сотни тысяч латышей, литовцев и эстонцев. Лагеря России были переполнены, не могли вместить в себя такую массу. Сталин приказал расширять старые и строить новые.
В то же время начали проводить массовое заселение республик Прибалтики русскими. Происходило насильственное столкновение культур и интересов, местные интересы подавлялись. Так называемая сталинская «национальная политика» выражалась в подавлении культур присоединенных народов.
Латвия получила независимость лишь в 1918 году. Ее столица Рига, самый большой и древний город Прибалтики, при независимости быстро стала процветающим городом, ее даже называли «маленьким Парижем». Деловая и светская жизнь в ней бурлила, а близкие курорты Юрмалы, с песчаными пляжами Рижского залива и сосновым бором, процветали от приезда европейских туристов. Но все это прекратилось, как только Латвию присоединили к Советскому Союзу.
Артиллерийский полк Литовского и Фисатова стоял лагерем под Ригой, в сосновом бору курортного местечка Дублты. Через дорогу от лагеря плескались волны залива. Дома, сады, переулки — все было аккуратное и непривычно красивое. Но бойцов в местечко не
Липовский с Фисатовым шли по улице, и Саша увидел расклеенные афиши: «Гастроли московского Еврейского театра». И знакомый ему портрет Михоэлса. Он узнал его по фотографии из журнала «Огонек». Он мог бы и не запомнить характерное еврейское лицо Михоэлса, но его мама вырезала фотографию из журнала, прикрепила на стену и повторяла ему много раз:
— Ты посмотри на это благородное лицо! О, Соломон Михоэлс — это великий еврейский артист!
Пока Саша смотрел на афишу, Сашка Фисатов, глотая слюну, говорил ему на ухо:
— Во, б…дь, бабы-то здесь какие! Ох…ешь, какие красивые. И одеты-то как! Вот бы, мать их, познакомиться с одной такой! А там и… Как думаешь, сержант, а?
— Ты, Сашка, не матерись, тебя люди могут услышать.
— Не поймут, я ведь чисто по-русски выражаюсь. Глянь, какой магазин шикарный, «Зика» называется. Чудное название. А витрины-то, витрины какие! Давай внутрь заглянем, — предложил он Липовскому.
— Нам не положено.
— Да мы на минуту только. Интересно ведь, ядрена вошь, чего там иностранные буржуи продают-покупают.
Саше тоже было интересно. Они осторожно оглянулись и неловко юркнули в непривычную для них вращающуюся дверь. Оказавшись внутри, оба застыли от изумления — красота и разнообразие реклам и товаров были как в сказке.
Магазин «Зика», самый большой и богатый универсальный магазин в городе, принадлежал рижанину по имени Израиль Глик. Это был еврейский предприниматель тридцати пяти лет, крепкий, коренастый рано полысевший человек. Весь город звал его по прозвищу — Зика. Он вырос в страшной бедности и голоде в многодетной семье мелкого портняжки. Суровая жизнь выработала в Зике неистребимую способность к выживанию, редкостную энергию и острую наблюдательность. Все это спрессовалось во вкус и чутье к успеху. Благодаря неимоверной активности Зика сумел пробиться и стал богачом — владельцем самого большого универсального магазина на Ратушной площади, рядом со старинным «Домом черноголовых», наиболее красивым зданием города. Он назвал свой магазин просто — «Зика». В нем продавалось все на свете, на крыше была первая в городе вращающаяся неоновая реклама: «Если вы сами не знаете, чего хотите, то заходите к Зике — у Зики это есть».
Зика Глик был типичным образцом процветающего «буржуя»: разбогател и жил на широкую ногу. Хотя он и не был религиозен, но для престижа поддерживал деньгами крупную синагогу, чтобы доставить удовольствие религиозным родителям. Он появлялся в ней по субботам, делал вид, что молился, носил тору: все для того, чтобы все видели — Зика еврей хороший. Когда в Ригу приезжала на гастроли итальянская опера театра «Ла Скала» из Милана, Зика покупал большую ложу на все спектакли. Он с семьей подъезжал к театру на своем ройлс-ройсе, с шофером в белых перчатках. На спектаклях вся семья Зики красовалась в ложе, как напоказ, — жена надевала бриллиантовые колье и тиары, меняя их каждый вечер. Мать Зики тоже носила бриллианты и другие драгоценные камни. Сам Зика и его отец сидели в ложе во фраках и накрахмаленных манишках с бриллиантовыми запонками. В ложе стояли большие букеты цветов, которые Зика посылал после спектакля певцам-солистам, и часто он приглашал их в лучший ресторан.