Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света
Шрифт:
– Да, пожалуй, на Волге в тридцать восьмом. Как училище окончил, так и не виделись.
Они стояли возле городского скверика под тенистой кроной каштана, заслонившей уже нежаркое сентябрьское солнце и линялое, выгоревшее за лето небо, - земляки и друзья детства Иван Акимович Титов, плотный, коренастый, широкий в плечах, с красивым овалом лица, на котором как-то уж очень отчетливо выступали черты решительного и сильного характера, и Емельян Прокопович Глебов, который внешне во всем уступал своему другу: был ниже ростом, щупловат и лицом не выделялся - обыкновенное, немножко курносое, чуть-чуть скуластое, с большим ясным лбом и густыми бровями. Разве что глаза…
– Как ты сюда попал и что ты здесь делаешь?
– атаковал нетерпеливый, горячий Емельян.
– Да я-то что, я, можно сказать, тутошний, а вот ты как?
– Титов говорил глуховато, степенно, изучающе осматривая друга веселым довольным взглядом.
– Давай где-нибудь присядем. А может, пообедаем?
– предложил Глебов.
– Не возражаю. Пошли в "Москву", там хорошо цыплят жарят. В садике, на воздухе.
Иван Титов был двумя годами старше Емельяна Глебова. Вместе росли, вместе в школе учились, вместе мечтали о будущем. В 1937 году Титов, покинув свою деревню Микитовичи, перевязал чересседельником самодельный, сколоченный из фанеры и грубо покрашенный чемоданчик и поехал на Волгу в большой город учиться на танкиста. А на другой год туда же приехал поступать в танковое училище и Емельян Глебов. Отлично сдал вступительные экзамены, но "срезался" на медицинской комиссии. Что, почему - так и не узнал толком, но для службы в танковых войсках его признали негодным.
– Не вышел телосложением, - объяснил ему капитан из приемной комиссии.
Глебов разозлился и в сердцах бросил:
– Вы б и Суворова не приняли по той же причине.
– Пожалуй, - добродушно улыбнулся капитан и уже совсем серьезно, участливо посоветовал: - А ты попробуй в погранучилище. Это по соседству с нами. Там пройдешь. Для них и Суворов подойдет. А танки - эта штука дьявольского здоровья требует. Во времена Суворова их не было.
Так, можно сказать случайно, Глебов попал в военное училище пограничных войск. Учились в одном городе, встречались редко - не до встреч было. Время стояло горячее: в Европе разбойничал Гитлер, события на Хасане, на Халхин-Голе ощущались и в стенах военных училищ. Программы уплотнялись, сроки учебы сокращались.
Иван Титов летом 1939 года из училища попал вначале в Белоруссию, а затем на Карельский перешеек. Емельян Глебов прямо из училища зимой 1940 года прибыл на финский фронт, где получил под свою команду взвод разведчиков. Как уехал Емельян из Микитовичей, так с тех пор и не был в родной деревне. А уж соскучился по ней! Хотелось хоть на часок слетать туда, хоть одним глазом взглянуть, передать подарок матери, побывать на могиле отца, а там опять готов служить где угодно. С каким же интересом и жадностью
– Микитовичей ты совсем не узнаешь: хутора в одно место стянули, и такое село получилось - две улицы по полкилометра длиной, - рассказывал Титов низким грудным голосом.
– Женька-то наша в педучилище. Учителкой будет. А как выросла! Красавица! Ну, брат, я даже не ожидал, что у меня сестра будет такой.
– В брата пошла, - подмигнул Емельян. Он был старше Жени Титовой всего на три года, деревенские ребята дразнили его: Емелька - Женин жених. И теперь он был благодарен Ивану за то, что тот сам без вопросов и просьб догадался рассказать о своей сестренке.
– У мамы моей был, я знаю - писала. Как она? Постарела небось?
– Я бы не сказал. Но вообще - да, стареют родители. Мой отец очень сдал.
Они сидели вдвоем. И хотя соседние столики были пусты, разговаривали почти шепотом, настороженно оглядываясь по сторонам. А когда подошла улыбчивая, привлекательная официантка Марьяна, лет тридцати, с большой копной волос женщина, с которой, как заметил Глебов, у его друга были добрые отношения, оба сразу замолкли.
Марьяна, похоже не заметив этого, спросила Титова:
– Где ты пропадал так долго?
– Уезжал.
– Жениться?
– Почти.
– А где жена?
– Дома оставил.
– Значит, холостой?
– Почти.
– Что не заходишь?.. Галя скучает.
– Передай привет. Зайду. Вот с другом моим зайдем. Между прочим, ему на месяц нужна комната. Парень надежный. Не обидит. Только боюсь, как бы не влюбился в Галинку.
– А тебе что за беда? Ты не можешь ревновать!
– Да так, жалко будет парня, и без того худой - совсем изведется…
Марьяна отошла, и они продолжали прерванный разговор.
– Ну а…
– Фриды тоже нет: в Москве она, у родственников.
Емельян знал, что когда-то Иван был неравнодушен к красавице Фриде. И она, кажется, была к нему благосклонна. Спросил:
– Разве вы не переписывались?
– Все кончилось, дорогой Емеля. Что было, то сплыло. А впрочем, ничего и не было, так, детские грезы, первые вздохи. Был я в Москве, думал, встречу случайно… Хотелось повидаться. Просто так, вспомнить былое. Но случайности только в книгах бывают. А Екатерина Айзиковна адреса не дала. Я понял, что там кто-то есть - жених или муж.
Опять подошла Марьяна, чуткая, предупредительная. Не спеша перебирая посуду, заметила:
– Почему вы оба невеселые? Были веселые, а стали грустные. Почему?
– Человеку жить негде - тут не до веселья, - Иван с наигранной серьезностью кивнул на Емельяна.
– А ты стала такая черствая - не хочешь помочь.
Марьяна задержала на Титове взгляд, кофейные глаза ее перестали улыбаться, сделались серьезными. Сказала, погасив слабый вздох:
– Ты такой человек, что тебе невозможно отказать. Я поговорю с Галей.
– О чем?
– Иван в упор посмотрел на Марьяну, и этот взгляд его, говоривший: "Не играй, ни к чему это", вызвал у нее легкую ответную улыбку.
– Ну конечно о комнате для твоего друга.
– С каких это пор ты стала советоваться с Галей?.. Ты хозяйка-диктатор, как ты решишь - так и будет.
– Хорошо, - снисходительно сдалась Марьяна.
– Приходите к восьми часам.
– С чемоданом?
– спросил Емельян, до этого молча и внимательно изучавший Марьяну. Вернее, он любовался ею, как женщиной с красивыми, безукоризненно правильными чертами чистого румяного лица, сочного и свежего.