Семья Корлеоне
Шрифт:
— Нет, мне известно все, — возразил Вито. — Я знаю про твою мать. Знаю про вашего соседа, учителя, этого типа Лоури.
— Что ты знаешь? — Снова откинувшись назад, Лука положил руки на колени.
— Полиция догадалась, что это твоих рук дело, Лука, однако доказательств не было.
— Это ты о чем?
— Лука, — спокойно произнес Вито, — нетрудно сложить вместе элементы мозаики. Почему твой отец — сицилиец! — пытался вырезать своего собственного ребенка из чрева твоей матери? Ответ прост: он ни за что бы не сделал этого. Никогда. А почему ты столкнул с крыши этого Лоури, вашего соседа, как только тебя
Казалось, Лука продолжал слушать еще долго после того, как Вито закончил говорить. Он обмяк на стуле и провел рукой по лбу, словно вытирая пот, хотя в камере было прохладно.
— Кто еще… это знает? — наконец спросил он.
— Полиция Род-Айленда, проводившая расследование, — сказал Вито. — Следователи догадались, как все произошло, однако доказательств у них не было, и им было все равно. Они давным-давно обо всем забыли.
— Откуда ты… узнал то… что известно полиции Род-Айленда?
Вито молча пожал плечами.
— Что насчет твоих… людей? — продолжал Лука. — Кому из них… известно?
В коридоре было тихо. Вито не мог сказать, не подслушивают ли полицейские за дверью.
— Об этом не знает никто, кроме меня, — сказал он.
Оглянувшись на дверь, Лука снова посмотрел на Вито.
— Я не хочу… чтобы кто бы то ни было… узнал про… грехи моей матери, — сказал он.
— И никто никогда об этом не узнает, — заверил его Вито. — Моему слову можно верить, и я даю тебе свое слово.
— Я не из тех… кто привык верить, — пробормотал Лука.
— Иногда бывает нужно поверить, — сказал Вито. — Нужно кому-то поверить.
Лука пристально смотрел на него, и Вито казалось, словно за глазами Луки он видит кого-то другого, кто смотрит на него, смотрит сквозь Луку.
— Доверься мне, — продолжал Вито. — Поверь мне, когда я говорю, что ты можешь спастись. — Он подался к Луке. — Я знаю, что такое страдания. Моих отца и брата убили. У меня на глазах человек навел на мою мать ружье и выстрелом разнес ее в клочья, словно пук соломы. Мою мать, Лука, которую я любил. Когда пришло время, когда я вырос и стал самостоятельным, я вернулся и убил этого человека.
— Я уже… пытался убить… того, кто убил моего отца… и мать, — сказал Лука. Закрыв пальцами глаза, он мягко потер глазные яблоки. — Почему ты хочешь… мне помочь? — спросил он в наступившей темноте.
— Я хочу, чтобы ты стал работать на меня, — сказал Вито. — По природе своей я не люблю насилие. У меня нет желания творить насилие. Но я живу в том же мире, в котором живешь и ты, Лука, и нам обоим известно, что этот мир полон зла. Мне нужны люди, способные топтать зло безжалостно. Жестоко. И ты можешь оказать мне огромную услугу — такой человек, как ты, которого все боятся.
— Ты хочешь… чтобы я работал на тебя?
— Я о тебе позабочусь, — продолжал Вито. — Позабочусь о твоих людях. Все обвинения против тебя будут сняты.
— А как же насчет… свидетелей? — спросил Лука. — Как насчет… Луиджи Баттальи?
— Он откажется от своих показаний или исчезнет. Я уже позаботился о Филомене, акушерке. Вместе со своей семьей она возвращается на Сицилию. Все это неприятное происшествие, —
— И за это… я должен буду только… работать на тебя… на тебя как солдат? — Лука с любопытством посмотрел на Вито, словно не в силах понять, с какой стати тот делает ему подобное предложение. — Разве ты не знаешь… что я il diavolo? — продолжал он. — Я убивал… матерей, отцов… и младенцев. Я убил… своего собственного отца… и своего собственного сына. Кто захочет связываться… с дьяволом? Клеменца? Тессио?
— Клеменца и Тессио сделают так, как я скажу. Но мне не нужен еще один солдат, — сказал Вито. — У меня достаточно боевиков, Лука, достаточно простых солдат.
— Тогда что… что тебе нужно от меня?
— Мне нужно нечто гораздо более важное, чем простой солдат, Лука. Мне нужно, чтобы ты и дальше оставался il diavolo — но только уже il mio diavolo. [42]
Лицо Луки оставалось непроницаемым. Он еще некоторое время смотрел на Вито, затем отвернулся и уставился вдаль. Наконец, словно до него дошло, он медленно кивнул.
42
Моим дьяволом (ит.).
— У меня есть одно… неотложное дело… прежде чем я смогу начать работать на тебя, — сказал он. — Мне нужно убить… Уилла О’Рурка.
— Это может подождать, — сказал Вито.
Лука покачал головой.
— Он всё… о чем я могу думать. Я должен его убить.
— В таком случае, — вздохнув, сказал Вито, — как только ты выполнишь это неотложное дело, ты будешь действовать только по моему приказу.
— Хорошо, — согласился Лука. — Да.
— Еще одно, — продолжал Вито. — Это недоразумение между тобой и Томом Хагеном. Оно закончено. И забыто.
Лука уставился на голую стену, словно изучая ее. Наконец он повернулся к Вито и кивнул.
Решив главное, оба умолкли. И все же Вито был удивлен тем смятением чувств, которое породил в нем вид Луки, вид его искаженного лица и пустых глаз. Казалось, этот человек провалился сам в себя, оказался погребен внутри внушительной оболочки из мяса и костей, словно тот, настоящий Лука потерялся в себе самом, будто ребенок в темном доме. К своему собственному изумлению, Вито поймал себя на том, что протянул руку и прикоснулся к руке Луки, сначала осторожно, затем крепко схватив ее обеими руками. Он собирался заговорить, объяснить Брази, что порой нужно просто выбросить что-то из головы, что некоторые вещи не может простить никто, даже всевышний, — и поэтому остается только не думать о них. Однако с его уст не слетело ни слова. Он просто молча держал Луку за руку.
При его прикосновении тот издал звук, который можно было принять за судорожный вздох, и его глаза на мгновение потеряли мутную тупость, превратившись снова в глаза маленького мальчика.
— Моя мать умерла, — произнес он таким голосом, словно только что узнал эту новость и еще не оправился от потрясения. — Келли умерла, — точно таким же голосом добавил он.
— Si, — сказал Вито, — и ты должен вынести эту боль.
Взгляд Луки затуманился слезами, и он грубо смахнул их рукой.
— Не надо, — пробормотал он. — Не надо…